Томас Рид - Пиратский остров; Молодые невольники

Моряки смутились; но не верблюд, собственно, смутил их, а человек, который сидел на нем и, махая длинным бичом погонял его в их сторону.

Три мичмана не пытались продолжать свой путь, так неожиданно прерванный. Они понимали, что все попытки убежать от быстроногого животного будут напрасны. Отягощенные мокрой одеждой, беглецы тащились медленнее хромой утки. Потому, предав себя на произвол судьбы, они остановились в ожидании встречи.

Пара больших круглых глаз сверкала злобным огнем

Когда верблюд и его всадник показались вдали, еще смутно различимые в тени наносных холмов, у наших путников мелькнула слабая надежда: а уж не Билл ли это?

Очень вероятно, думали они, что старый матрос, оставленный в лагере без присмотра, сумел сбежать, прихватив с собой и мехари.

Но через минуту эта надежда угасла. Биллу не представился такой счастливый случай, и он все еще оставался пленником в палатке черного шейха, окруженный своими злобными мучительницами.

Зато мехари был тот самый – мичманы скоро узнали непрошеного гостя, разбудившего их прошлой ночью и тем самым спасшего им жизнь. Ошибиться при виде этого старого знакомого было трудно.

Но вместо Старика Билла на высоком горбе верблюда сидел маленький человечек с умной физиономией и с резкими, угловатыми чертами и морщинистой желтой кожей, которая более походила на пергамент. На вид ему было по крайней мере лет шестьдесят, тогда как костюм, оружие, а в особенности властное выражение лица его выдавало предводителя всей орды кочующих бедуинов. И действительно, этот старый араб, хозяин заблудившегося верблюда, был одним из шейхов. Его неожиданное появление перед нашими путниками требует объяснения.

Он тогда вместе с другими был на берегу и ушел бы с ними, но вместо того, чтобы вернуться к лагерю, спустился в овраг и укрылся во мраке ущелья, пока остальные не перешли хребет и не вернулись в свои палатки.

Шейх не без причины поступил так. Менее суеверный, чем его чернокожий «коллега», он знал, что непременно должно существовать естественное объяснение исчезновения трех странников, и, уверенный в этом, решился искать их и, если получится, найти.

Но не одно только любопытство побудило его к этому решению. Он был сам не свой с тех пор, как проиграл Билла в гелгу, и хотел вознаградить себя за свое несчастье, взяв в плен трех странников, которые так таинственно скрылись.

Старый шейх слишком много лет провел в Сахаре, чтобы поверить сказкам, будто они потонули или ушли по пустыне океана. Он знал, что они опять выступят на свет божий, и, хотя не был уверен, где именно, тем не менее догадывался, что это случится непременно. Догадки свои он оставил при себе, не сообщив про них даже своим ближайшим друзьям. По закону Сахары пленник принадлежит не вождю отряда, а тому, кто завладеет добычей. По этой-то причине хитрый старик, никому ничего не сказав, отстал от своих и, полный уверенности и вооруженный своим длинным ружьем, спустился в овраг и остановился у самого входа, откуда мог обозревать береговую линию вдаль на целую милю.

Старания его были вскоре вознаграждены: он увидел, как троица вынырнула из моря, словно из мрачной бездны, и силуэты беглецов отчетливо обрисовывались на берегу.

Ждать было незачем, он выехал из оврага на своем мехари и на всех парусах полетел вслед удаляющимся мичманам.

Уже через минуту старый шейх был на том самом месте, где наши путники ждали его.

Словами приветствия оказались угрозы или приказания, поясняемые выразительными жестами, которые он делал своим ружьем, последовательно приставляя его к их головам. Конечно, никто из них не понимал языка, но движения старика ясно давали понять, что он приказывал им идти в арабский лагерь.

Первым их побуждением было повиноваться. Теренс кивнул в знак согласия, следом за ним и Колин. Но не таков быль мистер Блаунт, чтоб уступить приказанию, в нем разыгралась кровь британского бульдога, оскалившего зубы.

– Лучше повеситься! – крикнул Гарри. – Что, сдаться этой старой обезьяне и, как бараны, идти в лагерь за хвостом его верблюда? Ни за что! Если мне придется быть пленником, то только у того, кто сможет меня победить!

Теренс, несколько пристыженный тем, что выказал такую покорность, теперь бросился в противоположную крайность и, обнажив свой кортик, закричал:

– Клянусь святым Патриком, я с тобой, Гарри! Лучше умереть, чем сдаться в плен этому безобразному старому хрычу!

Колин, прежде чем открыть рот, бросил проницательный взгляд вокруг и заглянул на окраину оврага, чтобы убедиться, действительно ли араб вышел на них в одиночку.

Так как никого не было не видно и не слышно, то стоило полагать, что всадник был единственный их неприятель.

– Черт его побери! – закричал Колин. – Если он хочет взять нас в плен, то прежде должен вступить с нами в рукопашную! Ну, выходи, старый ублюдок! Ты увидишь, что мы истинно британские моряки и всегда готовы оттузить десятка два подобных разбойников.

Юноши к этому моменту уже обнажили блестящие кортики и окружили мехари и его всадника.

Старый шейх, не ожидавший такого приема, несколько мгновений сидел на своем высоком насесте, явно недоумевая, как ему быть, и вдруг его ярость дошла до такой степени, что он перестал владеть собой и, приставив ружье к плечу, выстрелил в Гарри Блаунта как в первого из напавших на него.

Облако дыма, вылетевшее из дула, скрыло на минуту молодого моряка, но из середины этого серного сияния раздался ясный, мужественный голос, весело крикнувший: «Промах!»

– Слава богу! – разом закричали Теренс и Колин: – Теперь он в нашей власти! Ему не успеть зарядить ружье еще раз! Ну, разом бросимся на него! Гей! Держись!

Молодые моряки, вооруженные кортиками, сообща кинулись на мехари. Как ни был стар арабский шейх, он не выказал неловкости. Напротив, он был проворен, как тигр, и с бешеной решимостью продолжал битву, которую сам и начал, несмотря на численный перевес врага. Выстрелив из ружья, араб бросил бесполезное теперь оружие на землю и, выхватив длинную кривую саблю, начал размахивать ею вокруг.

С таким оружием он имел большое преимущество над врагами, потому что быстрым взмахом мог срубить им головы прежде, чем они со своими короткими кортиками успели бы приблизиться к нему.

Так что всадник по-прежнему имел преимущество над своими противниками. Он мог достать их своей кривой саблей, тогда как сам был недосягаем для их клинков. Как бы близко они ни подходили к нему и как бы высоко ни прыгали, а все же их кортики не могли причинить ему вреда.