Томас Рид - Пиратский остров; Молодые невольники

В таборе, куда привели трех мичманов, бегало много мальчуганов и детей постарше без всякого намека на одежду: не то что о рубашке, речи не шло даже о пресловутом фиговом листе.

Причина, сохранившая им привычную одежду, не имела общего со стыдливостью. Этой милостью они были обязаны алчности старого шейха.

Не успел он опомниться после падения, как тотчас закричал, что ему по праву принадлежат пленники с их рубашками на теле.

Против такого права никто не думал спорить: таков был обычай в Сахаре. Точно так же и все прочие элементы одежды принадлежали бы шейху, если бы он один одержал полную победу над пленниками, но так как это был еще нерешенный вопрос, то общество потребовало разделения одежды и получило на то согласие.

Но шейх никак не соглашался уступить рубашки, громко доказывая, что рубаха есть принадлежность тела. После некоторых прений о таком важном предмете решено было наконец уступить ему, и таким образом наши моряки избавились от стыда прибыть в арабский лагерь в натуральном виде.

В одних рубашках предстали они лицом к лицу со Стариком Биллом, который тоже был не в лучшем наряде, потому как хотя старый моряк и стоял уже на якоре, будучи выигран черным шейхом, но его вещи давно уже разделили между жителями табора, и не было палатки, в которую не попала бы хоть частичка его имущества.

Молодые моряки смотрели на своего старого товарища, но им не позволялось подойти к нему: они были неотъемлемой собственностью главы соперничающего племени и стояли у его палатки, но перед этим претерпели всевозможные муки от женщин и детей, каким подвергался Старик Билл. Кончилась эта пытка так же: то есть новый хозяин взял их наконец под свое покровительство, не из чувства человеколюбия, но чтобы не испортили шкуры у его собственности.

Старый шейх, по принятому в Сахаре обычаю, позволил своим прекрасным любимицам помучить некоторое время новых невольников и лишь потом взял их под свою защиту. Здесь, под присмотром здоровенного араба, часто садившегося на корточки подле них, молодые люди провели ночь, если не в спокойном сне, то, по крайней мере, никем не потревоженные.

Впрочем, их покой относился только к части мучений со стороны захватчиков. Им было не до пленников. Ибо дело происходило во время сборки палаток, чтобы отправится к другому оазису.

Было договорено, что оба шейха пожмут друг другу руки и расстанутся: потомок Иафета отправится на север к рынкам Марокко; потомок же Хама – к более родному климату тропиков, под небо Тимбукту.

Неожиданная прибыль, обрадовавшая табор, сначала в образе матроса Билла, а потом и трех молодых мичманов, стала причиной перемены планов их победителей.

По взаимному соглашению шейхов, утром предстояла еще работа и потому их разлука отложена была до следующего дня.

Снова отдан был приказ отложить уборку палаток и оба племени улеглись спать, разместив на ночь и своих пленников.

В таборе водворилось молчание. Изредка слышалось ржание лошадей, лай собак, блеяние овец или храп верблюдов.

К этому присоединились и человеческие голоса, но они принадлежали сынам Сима. В первое время разговор европейцев шел вполголоса – мичманы разговаривали между собой, но когда их услышал матрос Билл, находившийся под надзором с противоположной стороны, и тоже захотел перекинуться словом с молодыми друзьями, разговор по необходимости сделался громче.

Арабские сторожа не мешали пленникам беседовать. Они ничего не понимали в их разговорах, но так как это не беспокоило табор, то они и не запрещали им.

– Как они с тобой обращались, Билл? – был первый вопрос Теренса.

– Как? Они обращались как только можно представить хуже для старого матроса. У меня не осталось здоровой косточки; нет местечка на моей шкуре, которое не было бы исцарапано и исколото их ужасными колючками. Я словно семидесятичетырехпушечный корабль после долгой схватки – все так истерзано.

– Но что же они с тобой делали? – переспросил Колин.

Старик пересказал все подробности своих испытаний при вступлении в табор.

– Все понятно, – заметил шотландец. – Нельзя ожидать ничего другого от этих варваров. Вероятно, они хотят нас сделать своими рабами.

– Наверняка, – подтвердил Гарри хладнокровно.

– Разумеется, они вполне дали мне понять про свои намерения. У здешнего экипажа два капитана: один старый греховодник, маленького роста, другой же великан, черный как сажа. Помните швабру? Вот она-то и есть повелитель в здешней палатке и мой господин. Сначала они сильно поссорились из-за меня: каждому, видите ли, хотелось оттянуть меня к себе; да потом решили лучше поставить меня на кон в какую-то ихнюю игру с шариками из верблюжьего навоза. Черномазый и выиграл меня, вот почему я теперь и нахожусь в его палатке. О! Мать Моисея! Как только подумаешь, что британский старый матрос должен быть рабом черномазого разбойника! Вот уж и во сне не видал никогда такой чепухи!

– А как ты думаешь, Билл, что они с нами будут делать?

– А Господь знает! По-моему, лишь бы в одной гавани стоять.

– Как! Неужели ты думаешь, что нас разлучат?

– Ах, мастер Колин, я и сам этого побаиваюсь!

– Но почему же ты так думаешь?

– А потому что, как я уже сказал вам, я посажен на корабль черномазого шейха – сам слышал, что их так величают. И, судя по всему, нет сомнения, что шайки разойдутся по разным дорогам. Я ни слова не понимаю, что они там бормочут, но на лету подхватил два слова, которые часто слыхал, когда мы стояли в Гвинейском заливе. Это названия двух больших городов, находящихся на большом расстоянии один от другого: Тимбукту и Сокату. Это города негров, и по этому случаю мне кажется, что мой господин потянется либо к одному, либо к другому.

– Но почему ты думаешь, что нас потащат в другое место, а не туда, куда тебя? – спросил Гарри.

– А потому, мастер Гарри, что вы принадлежите смуглому шейху, который как истый араб отправится совсем в противоположный порт, то есть на север.

– Твое предположение, Билл, весьма правдоподобно.

– Видите ли, мастер Колин, они хотели заполучить нас только из-за прибыли, какую могут поиметь. Они слишком бедны, чтобы держать рабов у себя, и потому, наверное, отведут нас в такое место, где смогут подороже продать тем людям, которые нуждаются в нашей работе. Вот почему они и берегут наши бедные тела.

– Надеюсь, однако, что они не разлучат нас! Конечно, рабство есть тяжелое бремя при каких бы то ни было обстоятельствах, но оно еще тяжелее, когда придется нести его в одиночестве. Вместе мы можем придумать что-нибудь для облегчения нашей участи. Надеюсь, что нас не разлучат!

Остальные товарищи присоединились желаниями к этой надежде и тем закончился разговор. И те, кто вел эту беседу, и их сторожа, побежденные усталостью, растянулись во весь рост и скоро, несмотря на неудобство положения, уснули.