Уилбур Смит - Муссон

В следующие дни они грузили арабов в трюмы «Йоркширца». Понадобились кузнецы со всех кораблей, чтобы надеть железные кандалы на ноги длинного ряда мужчин. Их сковали вместе по десять человек прямо в крепости и только потом вывели на берег.

Том навестил вместе с Рейнольдсом госпиталь под навесами, который соорудили на берегу. Он разговаривал с лежавшими там моряками, надеясь немного взбодрить и воодушевить их. Двое уже умерли, потому что их раны воспалились и перешли в смертельную гангрену, но четверо поправились достаточно для того, чтобы вернуться к своим обязанностям, и Рейнольдс весьма оптимистично высказывался в отношении остальных.

Покинув госпиталь, Том немного постоял, наблюдая за тем, как партии пленных, шаркая закованными ногами, идут к ожидавшим их баркасам. Он испытывал определенную неловкость при мысли, что отправляет всех этих людей в рабство. Голландцы отнюдь не славились мягким обращением с рабами: Том помнил рассказы отца, Большого Дэниела и Эболи об их собственном опыте в форте на мысе Доброй Надежды под надзором голландских тюремщиков.

Но он утешал себя тем, что не в одиночку принял такое решение: отец согласился с ним и подписал ордер на перевозку властью, дарованной ему королевским патентом. А капитан Андерсон пребывал просто в восторге от перспективы получения жирного куска от их продажи. Ведь они являлись запятнанными кровью пиратами, в конце-то концов. А когда Том думал о малыше Дориане, обреченном на такую же судьбу, вся жалость, которую он время от времени чувствовал к пленникам, моментально испарялась.

Но все же он поспорил со старшими и убедил и отца, и Андерсона не отправлять вместе с мужчинами женщин и детей. Этих несчастных оказалось пятьдесят семь, и некоторые младенцы появились на свет всего несколько месяцев назад. Многие женщины находились на последних сроках беременности.

Однако пять из них сами решили следовать за мужьями в плен, лишь бы не страдать от разлуки. Остальных решили оставить на Флор-де-ла-Мар, пока для них не организуют подходящий транспорт до Занзибара.

Том уже почти отвернулся от этой картины, когда его взгляд упал на знакомое лицо и серебряную бороду Бен Абрама, тоже оказавшегося в числе пленных.

– Приведите ко мне вон того человека! – крикнул он стражам. Врача выдернули из ряда и подтащили к Тому.

– Чтоб вам! – укорил их Том. – Он же старик! Поаккуратнее с ним обращайтесь!

Потом он заговорил с Бен Абрамом.

– Как человек вроде тебя оказался с аль-Ауфом?

Бен Абрам пожал плечами:

– Везде есть больные, даже среди тех, кто вне закона. Я никогда не спрашивал, хорош человек или плох, если он обращался ко мне за помощью.

– Значит, ты лечил пленников аль-Ауфа так же, как истинных мусульман? – спросил Том.

– Конечно. Такова воля Аллаха, Сострадательного.

– И ты заботился о моем брате? Давал ему утешение?

– Он чудесный мальчик, твой брат, – ответил Бен Абрам. – Я делал для него все, что мог. Но видит Аллах, сделать удалось не так много, как мне хотелось бы.

Том немного помолчал, прежде чем осмелился отменить приказ отца, но потом принял решение.

– Ты заслужил за это свободу. Я отправлю тебя обратно на Занзибар с женщинами и детьми. – Он повернулся к стражам. – Снимите с этого человека цепи, а потом опять приведите его ко мне. Он не поедет на Цейлон с остальными негодяями.

Когда Бен Абрам вернулся, освобожденный от цепей, Том послал его работать вместе с помощниками хирурга в их импровизированном госпитале.

Битком набитый человеческим грузом, «Йоркширец» вышел в море со следующим рассветом, и Том провожал его взглядом с берега, пока тот не исчез за восточным горизонтом. Том знал, что Андерсон весьма оптимистично рассчитывал проделать долгий путь через Индийский океан до Цейлона и обратно к Флор-де-ла-Мар за два месяца.

– Чем дольше продлится его путешествие, тем больше времени окажется у отца, чтобы набраться сил, – прошептал Том и, сложив подзорную трубу, махнул рукой баркасу.

Едва войдя в каюту, Том увидел, что отец чувствует себя намного хуже, чем два часа назад, когда Том его покинул.

Кабину наполнял кислый запах болезни, а Хэл беспокойно метался. У него снова началась лихорадка.

– Крысы, крысы ползают по всему телу… Черные крысы, волосатые…

Хэл умолк, потом закричал и принялся стряхивать с себя нечто невидимое. Том в панике послал баркас на берег за доктором Рейнольдсом.

А сам, наклонившись над Хэлом, коснулся его лба. Кожа оказалась такой горячей, что Том от удивления отдернул руку. Эболи принес миску прохладной воды, и они сняли простыни с истощенного тела капитана – лихорадка объела с него плоть. Как только они открыли обрубки его ног, на них густой волной хлынула вонь разложения, такая мощная, что Тома чуть не стошнило.

– Велите доктору поспешить! – закричал он в коридор и услышал, как его приказ передали на приближавшийся баркас.

Эболи с Томом обмыли разгоряченное тело и обернули Хэла влажной тканью, пытаясь сбить температуру. Тому стало немного легче, когда в каюту наконец вбежал Рейнольдс.

Подойдя к Хэлу, доктор снял повязки.

Вонь в маленькой каюте сразу усилилась.

Том стоял рядом и в ужасе смотрел на обрубки отцовских ног. Они распухли, приобретя пурпурно-красный цвет, а черные нитки швов почти скрылись в раздувшейся плоти.

– Ага, – пробормотал доктор Рейнольдс и наклонился, чтобы понюхать раны, как какой-нибудь ценитель нюхает хороший кларет. – Неплохо созрели. Я наконец могу снять внутренние швы.

Он закатал рукава и велел принести оловянную миску.

– Держите ее под культей, – велел он Тому. – А вы держите его самого! – приказал он Эболи.

Чернокожий наклонился над Хэлом и осторожно сжал его плечи огромными ладонями.

Рейнольдс крепко ухватился за конец одной из кишечных нитей, висевших между раздувшимися краями раны, и потянул ее. Хэл напрягся и закричал, пот выступил на его лбу белой сыпью. Черная нить выскользнула из раны, а следом за ней выплеснулся зеленовато-желтый гной, густой струей поползший в оловянную миску.

Хэл упал на подушку без чувств.

Рейнольдс взял у Тома миску и снова принюхался:

– Чудесно! Это не опасно, никаких признаков газовой гангрены.

Том снова держал миску, стоя на коленях, а доктор по одной выдергивал из воспаленной, распухшей плоти остальные нити. На каждой висела на конце, на узелке крошечная капля желтой плоти – остатки кровеносных сосудов. Закончив работу, доктор заново перевязал культи полосами белой ткани.

– Может, сначала следовало помыть их? – робко спросил Том.

Рейнольдс решительно покачал головой:

– Мы должны позволить им самим справиться. Гораздо безопаснее предоставить природе идти своим путем и не вмешиваться, – строго сказал он. – Шансы вашего отца на полное выздоровление теперь намного выше, и еще через несколько дней я смогу удалить главные швы, что держат края раны.