Вячеслав Никонов - Ленин. Человек, который изменил всё [litres]

А у белых, у которых все отнято, поругано, изнасиловано, убито, – родина, родные колыбели и могилы, матери, отцы, сестры, – “эксцессов”, конечно, быть не должно. “Революция – стихия…” Землетрясение, чума, холера тоже стихии. Однако никто не прославляет их, никто не канонизирует, с ними борются. А революцию всегда “углубляют”. “Народ, давший Пушкина, Толстого”. А белые не народ… Ни одна страна в мире не дала такого дворянства» 2119.

Горький заговорил с Лениным о судьбах дворянства. «Помолчал. Встал и, перебирая бумаги на столе, сказал задумчиво:

– Да, этим людям туго пришлось, история – мамаша суровая и в деле возмездия ничем не стесняется. Что ж говорить? Этим людям плохо. Умные из них, конечно, понимают, что вырваны с корнем и снова к земле не прирастут. А трансплантация, пересадка в Европу, умных не удовлетворит. Не вживутся они там, как думаете?

– Думаю, не вживутся.

– Значит – или пойдут с нами, или же снова будут хлопотать об интервенции» 2120.

Прежняя российская элита – как оказавшаяся на Западе, так и оставшаяся в стране, – действительно подталкивала к интервенции. «Ни один русский буржуа, а девяносто девять процентов так называемых лояльных русских принадлежали к составу буржуазии, не ожидал от вмешательства английских (или даже немецких) войск ничего другого, как подавления большевизма, восстановления порядка и возвращения утраченного имущества» 2121, – замечал Локкарт. Ленин был того же мнения и делал соответствующий вывод: «Было бы смешно и нелепо отказываться от террора и подавления по отношению к помещикам и капиталистам с их прихвостнями, продающим Россию иностранным “союзным” империалистам. Было бы комедией пытаться “убеждать” и вообще “психологически влиять” на них» 2122.

Cословное деление было отменено и заменено на деление классовое. «Лишенцы» – представители прежних привилегированных сословий, лишенные избирательных прав, – обеспечивались минимально или не обеспечивались вообще. «У меня, как и у других горемычных русских “граждан”, отняли все, что отнять можно было и чего так или иначе нельзя было припрятать, – жаловался великий певец Федор Иванович Шаляпин. – Отняли дом, вклады в банк, автомобиль. И меня, сколько могли грабили по мандатам и без мандатов, обыскивали и третировали “буржуем. …Если мне, Шаляпину, приходилось это переносить, что же переносил русский обыватель без связей, без протекции, без личного престижа» 2123.

Интеллигенция была в массе своей зачислена в ряды «буржуазии», хотя сама революция была в огромной степени творением интеллигенции. Они встретили большевистскую революцию со смешанными чувствами недоумения, раздражения, равнодушия, страха и неполноценности. Дочь Достоевского Любовь Федоровна писала: «Интеллигенты, которые надеялись властвовать над Россией вместо царя и управлять ею согласно своим фантазиям, были изгнаны возмущенным народом как существа глупые и вредоносные» 2124. Значительная часть большевиков, в свою очередь, считала умственный труд разновидностью барства.

Ленин, интеллигент до мозга костей, интеллигенцию сильно не любил, и эта нелюбовь заметно усилилась в первые же дни после Октября, когда она поучаствовала во всеобщей забастовке служащих. Ленин был зол: «Саботаж показал нагляднее, чем любой агитатор, чем все наши речи и тысячи брошюр, что эти люди считают знание своей монополией, превращая его в орудие своего господства над так называемыми “низами”». В июне 1918 года он констатировал, что «главная масса интеллигенции старой России оказывается прямым противником Советской власти, и нет сомненья, что нелегко будет преодолеть создаваемые этим трудности».

Особенно его раздражало засилье интеллигенции в сфере образования и культуры (а чье же еще засилье там может быть?). На I Всероссийском съезде по внешкольному образованию, организованном Луначарским и Крупской в мае 1919 года, Ленин сетовал на «обилие выходцев из буржуазной интеллигенции, которая сплошь и рядом образовательные учреждения крестьян и рабочих, создаваемые по-новому, рассматривала как самое удобное поприще для своих личных выдумок в области философии или в области культуры, когда сплошь и рядом самое нелепейшее кривляние выдавалось за нечто новое, и под видом чисто пролетарского искусства и пролетарской культуры преподносилось нечто сверхъестественное и несуразное».

Но и обходиться без образованных людей не получается. Кухарки не всем умели управлять в государстве. Совнарком 29 октября 1917 года обратился с воззванием «К интеллигенции России». Нарком просвещения Луначарский призвал интеллигенцию к сотрудничеству в решении этих и других задач создания новой культуры.

«Что касается народного хозяйства, то все агрономы, инженеры, учителя – все они брались из имущего класса, не из воздуха они упали!.. У нас есть буржуазные специалисты и больше ничего нет» 2125, – признавал Ленин в марте 1919 года. Интеллигенция в массе своей не могла простить своего униженного состояния, потери чувства достоинства, социального статуса и привычного образа жизни. Помимо унижения нищетой, необходимости проводить жизнь в охоте за скудными продовольственными пайками, революция порождала у интеллигенции серьезный шок от культурного опрощения страны. Оппозиционные резолюции учительских, студенческих, медицинских и прочих организаций были в порядке вещей. Но эта оппозиционность далеко не шла. Как замечал генерал Слащёв, «интеллигенция в массе совершенно растерялась, не отдавая себе отчета в происходящем и принадлежала к партии “И. И.” (испуганный интеллигент)» 2126.

Стремительно нищавшую интеллигенцию привлекли на советскую службу первоначально, в основном, необходимостью кормить себя и свои семьи. После окончания Гражданской войны интеллигенция, ее пережившая, сохраняя дистанцию от власти, делает свое отношение к ней более прагматичным. «У интеллигента, пришедшего в революцию после семнадцатого года, был неизбежный этап “я” и “они”, прежде чем происходило слияние и понятие советского революционного “мы”» 2127, – свидетельствовал великий кинорежиссер Сергей Михайлович Эйзенштейн. Все где-то работали – по специальности или в быстро плодившихся советских конторах, – мало рассуждая о том, из чьих рук они получали зарплату или пайки. Преподавание, литературная редакция, переводы, переиздание старых и публикация новых – подчеркнуто аполитичных – книг, классический или революционный театральный репертуар позволяли найти занятие, позволявшее не слишком сильно идти на компромиссы с совестью.

Но многие интеллектуалы революцию категорически не приняли. У большевиков были талантливые оппоненты в рядах интеллигенции, которые не жалели эпитетов и самых ярких образов. В книге «Из глубины. Сборник статей о русской революции» выдающиеся мыслители Бердяев, Булгаков, Иванов, Новгородцев, Струве, Франк и другие назвали революцию – победой «нигилистических бесов». «Большевики – сыны дьявола, лжецы и человекоубийцы от начала, – утверждал Дмитрий Сергеевич Мережковский. – Лгут и убивают, убивают и лгут. Скрывают ложь убийством, убийство ложью. Чем больше лгут, тем больше убивают. Бесконечная ложь – человекоубийство бесконечное… Такова тройная ложь большевиков – “мир, хлеб, свобода” – бесконечный голод, бесконечное рабство, бесконечная война – тройное царство дьявола» 2128. Бердяев тоже относил большевизм к царству тьмы: «Эта бесовская стихия одинаково может из недр своих выдвинуть не лица, а личины Распутина и Ленина. Русская “большевистская революция” есть грозное всемирно-реакционное явление, столь же реакционное по своему духу, как “распутинство”, как черносотенное хлыстовство».