Вячеслав Никонов - Ленин. Человек, который изменил всё [litres]

Оперировали в Боткинской больнице. «Борхардт приехал и притащил с собой громаднейший, тяжелый чемодан со всякими инструментами, чем премного удивил и меня, и всех моих ассистентов… Операция прошла вполне благополучно. ВИ, видно, совершенно не волновался, во время самой операции только чуть-чуть морщился. Я был уверен, что операция будет амбулаторная и ВИ через полчаса после операции поедет домой. Борхардт категорически запротестовал против этого и потребовал, чтобы больной остался в больнице хотя бы на сутки. Я не возражал против этого, конечно, так как стационарное наблюдение всегда гораздо покойнее. Решили положить ВИ в 44-ю палату, на женское отделение… Долго не соглашался на наши уговоры, последней каплей, кажется, были мои слова: “Я даже для вас, ВИ, палату на женском отделении приготовил”. ВИ рассмеялся, сказал: “Ну вас” – и остался» 2470.

Швы сняли 27 апреля, в тот же день Ленин председательствовал на заседании Политбюро. На его здоровье операция никак не отразилась. Кавказский вариант отдыха Ленин сам окончательно отмел 10 мая, когда написал Орджоникидзе: «Я на Кавказ не еду. Будьте любезны, пока (все лето) для конспирации распространяйте осторожненько слух, что еду» 2471. На просьбу Крестинского написать статью для зарубежных СМИ о необходимости хозяйственной помощи России Ленин отвечает: «Не могу по болезни». Пришло письмо от самого Джона Мейнарда Кейнса с предложением прислать статью для «Manchester Guardian». Ответ тот же: не смогу, «так как болен» 2472.

Мысли о болезнях и здоровье не оставляют Ленина. 19 мая он пишет Сталину: «Не пора ли основать 1–2 образцовые санатории не ближе 600 верст от Москвы? Потратить на это золото; тратим же и будем долго тратить на неизбежные поездки в Германию. Но образцовыми признать лишь те, где доказана возможность иметь врачей и администрацию пунктуально строгие, а не обычных советских растяп и разгильдяев». И добавление: «Секретно: в Зубалове, где устроили Вам, Каменеву и Дзержинскому, а рядом устроят мне к осени, надо добиться починки желдорветки и полной регулярности движения автодрезин, тогда возможно быстрое и конспиративное и дешевое сношение круглый год. Нажмите и проверьте. Также рядом совхоз поставить на ноги» 2473. Как видим, Ленину готовили еще одну загородную резиденцию – на Рублевке.

В середине мая Ленин вновь почувствовал, что силы его на исходе и пора в отпуск. Врачи, естественно, идею поддерживали. Скоро вернуться в свой кабинет Ленин не планировал, но руководящие нити из своих рук выпускать не собирался. 21 мая он пишет распоряжение ( секретно, лично ) всем наркомам и руководителям центральных учреждений и организаций: «Уезжая в отпуск на несколько месяцев, я очень просил бы поставить осведомление меня о наиболее важных делах и о ходе выполнения наиболее важных решений, планов, кампаний и т. д. следующим образом:

– посылать мне 1–2 раза в месяц самые краткие (не более 2–3 страниц) сообщения на эту тему и распорядиться о высылке мне важнейших из текущих печатных изданий наркомата, а равно текстов напечатанных важнейших постановлений, а равно проектов… Держать связи с моим секретарем (Фотиева, Лепешинская). Через этих же секретарей могут быть посланы всегда запросы по телеграфу или почтой, причем текущие и срочные запросы адресуются не иначе как заму (Рыкову или Цюрупе), а мне лишь в копии». Секретариату Ленин предписывал сообщать о всех поступающих для него книгах и журналах, посылать ему наиболее существенные и перечень остальных.

На сей раз Ленин поехал в Горки: тревога по поводу покушения спала. В Большом доме селиться не захотел, обосновался на втором этаже в Северном флигеле. Небольшая комната с двумя окнами – на запад и на север – с металлическими сетками от комаров. Перед окнами – деревья, заслонявшие солнечный свет. Кровать, письменный стол, который был немедленно завален книгами, комод, платяной шкаф, стулья из разных гарнитуров и большой персидский ковер на полу.

Приступить к работе или отдыху толком не успел. 24 мая Ленин пишет Сталину: «…Я даю и Арманду Хаммеру и Б. Мишелю особую рекомендацию от себя и прошу всех членов ЦК о сугубой поддержке этих лиц и их предприятия… Тут маленькая дорожка к американскому, “деловому” миру, и надо всячески использовать эту дорожку» 2474.

После этого Ленин не скоро что-то напишет.

В четверг 24 мая был праздник Вознесения Господня. Профсоюзы, идя навстречу пожеланиям трудящихся, объявили его нерабочим днем. В Горках и соседних деревнях раздавался колокольный звон. Ленин долго гулял. После ужина почувствовал легкую изжогу. Как обычно, не мог заснуть. Вышел послушать соловьев. Стал бросать на их звук камушки в кусты и ощутил слабость в правой руке. Снова лег в постель, но в 4 утра плохо себя почувствовал, резко поднялась температура, раскалывалась голова. Заснул после того, как вырвало. Когда проснулся, ощутил тяжесть в правых конечностях, не мог свободно говорить.

Пожалуй, нет ни одного человека, которого лечило бы столь большое количество светил медицины. Ни одного человека, чьи предсмертные мучения были бы описаны столь детально, а эти описания обнародованы столь широко вопреки всякой врачебной этике. Уход Ленина был по-человечески трагичен. Его мучения продолжались почти два года, и это действительно были мучения.

Рассказывал доктор Розанов: «25 мая 1922 года, утром, часов в десять, звонит ко мне по телефону Мария Ильинична и с тревогой в голосе просит поскорее к ним приехать, говоря, что “Володе что-то плохо, какие-то боли в животе, рвота”. Скоро подали автомобиль, заехали в Кремль, а оттуда уже на двух машинах отправились в Горки, забрав из аптеки все необходимое: и для инъекций, и различные медикаменты. Поехали Н. А. Семашко, брат ВИ Дмитрий Ильич, доктор Л. Г. Левин, тов. Беленький и еще кто-то… Раньше нас из Химок приехал уже Ф. А. Гетье и осмотрел ВИ; сначала, по словам окружающих, можно было подумать, что заболевание просто гастрическое, хотели связать его с рыбой, якобы не совсем свежей, которую ВИ съел накануне… Гетье передал, что у ВИ рвота уже кончилась, болит голова, но скверно то, что у него имеются явления пареза правых конечностей и некоторые непорядки со стороны органа речи. Было назначено соответствующее лечение, главным образом покой. И так в этот день грозный призрак тяжкой болезни впервые выявился, впервые смерть определенно погрозила своим пальцем» 2475.

Утром 28 мая Гетье привез известного в Москве невропатолога профессора Василия Васильевича Крамера. Тот обнаружил «явления транскортикальной моторной афазии на почве тромбоза» На следующий день прошел консилиум с участием профессоров Семашко, Крамера, Гетье, Кожевникова и Россолимо. Алексей Михайлович Кожевников – невропатолог – с того дня стал дежурным врачом в Горках.