Вячеслав Никонов - Ленин. Человек, который изменил всё [litres]

Конкретные условия возобновления сотрудничества обсуждались в кулуарах, в основном на вилле «Альбертис», где остановился Ллойд Джордж, претендовавший на роль первого среди равных. «Российская делегация подверглась всем утонченнейшим приемам зазывания и кокетничанья; как в известной притче сатана обещал Иисусу превращение камней в хлебы и господство над расстилавшимися перед его взором царствами, если Иисус поклонится сатане, точно так же самые соблазнительные перспективы открывались перед Советской Россией в награду за признание господства капитала» 2455, – хвалился Чичерин проявленной им твердостью. Газеты 14 апреля публикуют ответ Ленина корреспонденту The New York Herald: «Глубоко ошибаются те, кто собираются предложить русской делегации в Генуе унизительные условия. Россия не позволит обращаться с собой, как с побежденной страной. Если буржуазные правительства попытаются взять такой тон по отношению к России, то они совершат величайшую глупость» 2456.

Приходит шифровка от Чичерина: «Сегодня, 15 апреля, союзники сказали нам свое последнее слово. Мы должны отказаться от контрпретензий за интервенцию, взамен чего они нам списывают военные долги, а также проценты по довоенным долгам до окончания мораториума, срок которого устанавливается по взаимному соглашению приблизительно на 8–10 лет. Национализированное имущество возвращается владельцам на основе долгосрочной аренды или реституции в отдельных случаях, где концессии по техническим условиям невозможны, о чем еще могут быть переговоры. Находящееся за границей русское имущество, как суда и проч., нам возвращаются. Ллойд Джордж, затем Шанцер через специально присланного к нам гонца сообщили, дальше этих условий они не пойдут» 2457.

Ленин не впечатлен: «Военные долги и проценты по довоенным долгам покрываются нашими контрпретензиями. Реституции отвергаются абсолютно. В той области как максимальную уступку предлагаем предпочтительное право для бывших собственников-иностранцев получить при прочих равных условиях (или при условиях, значительно приближающихся к равным) в аренду или в концессию их бывшие предприятия. Выплаты по признанным довоенным долгам начинаются через 15 лет (максимальная уступка – 10 лет). Обязательным условием всех перечисленных уступок, и в частности уступок по нашим контрпретензиям, является немедленный крупный заем (примерно миллиард долларов)» 2458.

Советская делегация отклонила предложенную Лондоном схему. Переговоры зашли в тупик. Вот только германская делегация, остановившаяся в отеле «Эдем» в близлежащем Рапалло, об этом не знала, поскольку в «Альбертис» ее не приглашали. Напротив, у немцев было полное впечатление, что Запад готов вот-вот прийти к соглашению с Россией на антигерманской основе, что окончательно отодвинуло бы Берлин на обочину мировой политики. Российские дипломаты своих немецких коллег в этом не разубеждали. Более того, в ночь на Пасху – 16 апреля – Иоффе телефонным звонком устроил в «Эдеме» побудку и, сообщив об успехе переговоров на вилле Ллойд Джорджа, предложил срочно подписать двусторонний договор. Проведя «пижамное совещание» – в халатах и пижамах, – немцы согласились. Вынутый из портфеля Чичерина договор перед рассветом был подписан. Стороны отказались от претензий, возникших из состояния войны; возобновлялись дипломатические и консульские отношения, устанавливался принцип наибольшего благоприятствования в торговле.

Ленин, узнав об этом 18 апреля, немедленно пишет Сталину, Каменеву и Троцкому: «Телеграмма Литвинова о подписании соглашения с Германией ставит вопрос, целесообразно ли это печатать немедленно или отложить до некоторого выяснения того обстоятельства, неизбежен ли разрыв в Генуе. Думаю, что этот вопрос надо решить сегодня же». Политбюро сработало оперативно. Уже на следующий день сообщение о заключении Рапалльского соглашения было опубликовано в «Известиях». Получив такую жирную синицу в руках, как Рапалло, Ленин взял курс на сворачивание Генуи. И 21 апреля новая инструкция Чичерину: «Мы не должны бояться срыва конференции. На признание частных долгов идти ни в коем случае нельзя» 2459.

Узнав о Рапалльском договоре, заложившем формальный альянс «сердитой Германии и голодной России», западные делегации были в шоке и даже попытались добиться его немедленной отмены. Немецкую делегацию в наказание исключили из состава комиссии по рассмотрению русского долга. Киссинджер справедливо замечал: «Взаимопонимание, достигнутое в Рапалло, оказалось тактически полезным: у западных демократических стран сдали нервы» 2460. Но Россия и Германия остались непреклонными, понимая, что от Генуи им в любом случае ждать нечего. Москва даже еще больше ужесточила свою позицию, рекламируя Рапалльский договор как прецедент и образец урегулирования.

А 30 апреля Ленин направил телеграмму Чичерину: «Новая конференция месяца чрез три для нас самая выгодная вещь. Не берите на себя при закрытии Генуэзской конференции ни в коем случае ни тени финансовых обязательств, никакого даже полупризнания долгов и не бойтесь вообще разрыва…» Союзные страны смогли, наконец, договориться и 3 мая предъявили совместный меморандум с требованием уплаты Москвой долгов и обязательств царского и Временного правительств, возвращения национализированной собственности иностранцам, отклонив при этом претензии России на возмещение ущерба от интервенции и блокады. Ленин инструктирует главу советской делегации: «Немедленно рвите и скорее на новом меморандуме союзников, ибо на уступку собственникам мы не пойдем, а лучше момента не найти. Оттяжки ослабляют нас. Имея в руках германский договор, мы ни за что не откажемся теперь от длительной попытки стоять только на его основе. Начните архиосторожно флиртовать с Италией отдельно». Диалог об аналогичном с Рапалльским договоре был начат с Италией, и он был бы заключен, если бы к власти там – очень не вовремя – не пришел Муссолини.

Девятого мая председатель СНК подтверждал Чичерину, что «всего правильнее для нас построить теперь всю международную политику на том, чтобы в течение известного периода не менее нескольких месяцев строить все и вся только на базе русско-немецкого договора, объявив его единственным образцом, от коего мы отступим лишь исключительно из-за больших выгод» 2461. В 1922 году на Германию пришлась уже треть советского импорта. «Крупп» начал налаживать производство снарядов, гранат, артиллерийских орудий, в Россию было привезено 3/ 5всех производственных мощностей «Юнкерса». Начался обмен развединформацией о военных приготовлениях Польши и Франции. Но отношения с Берлином носили исключительно теневой характер. Ленин предупредит Сталина и Каменева: «С Германией теперь надо быть “мудрым аки змий”. Ни слова лишнего. Не “дразнить” зря ни Франции, ни Англии… Ни слова с призывом не исполнять Версальского договора… P. S. Чем ближе крах, тем осторожнее!!!»