Джон Норвич - Краткая история Франции [litres]

Следующими пошли в ход кошки и собаки. Генри Лабушер, корреспондент лондонской газеты Daily News, в середине декабря написал, что «недавно съел ломтик спаниеля», а через неделю рассказал, что встретил человека, который откармливал громадного кота в надежде подать его в Рождество, «обложив мышами, как колбасками» [197] За эти истории – и многое другое в этой главе – я обязан своему старому другу Алистеру Хорну и его великолепной книге «Падение Парижа» (The Fall of Paris). . Крыс и мышей на самом деле ели гораздо реже, чем лошадей, кошек и собак. Они могли переносить болезни и имели неприятный вкус; сложные соусы, которые требовались, чтобы сделать их вкусными, стоили серьезных денег, так что их ели, как ни парадоксально звучит, больше богатые люди, чем ограниченные в средствах. Затем, с течением мрачных дней, наступила очередь животных из зоопарка. Львов и тигров пощадили: никто не ел хищников, если мог этого не делать. В живых остались и гиппопотамы, просто потому, что не нашлось мясника, способного их забить. А вот двум слонам этого зоопарка, Кастору и Поллуксу, повезло меньше. Сохранилось несколько меню изобретательных ресторанов. В одном меню на Рождество предлагали фаршированную голову осла, консоме из мяса слона, жаркое из верблюжатины, тушеную кенгурятину, паштет из антилопы, медвежьи ребра, кошку с крысой и вырезку волка под оленьим соусом. Другое меню, еще более претенциозное, включало brochettes de foie de chien maître d’hôtel, civet de chat aux champignons, salamis de rats, sauce Robert и gigots de chien flanqués de ratons [198] Шашлыки из печени собаки метрдотель, рагу из кошки с грибами, салями из крысы, соус Роберта и задние лапы собаки в крысятах. . Томми Боулз из газеты Morning Post отметил в начале января: «Я уже обедал верблюдом, антилопой, собакой, ослом, мулом и слоном, которых я оцениваю в том порядке, как записал… конина, по правде говоря, отвратительна, ее специфический вкус забыть невозможно». В последние дни осады правительство ввело новый сорт хлеба, названного pain Ferry в честь министра, который его придумал. Этот хлеб готовили из пшеничной и рисовой муки, но с добавлением соломы. Как сказал один смелый парижанин, казалось, что «его делали из старых панамских шляп, которые собирали по канавам».

Через два дня после Рождества начались артиллерийские обстрелы. Изначально это не входило в прусский план, но Бисмарк и Мольтке поняли, что осада затянулась. Нет нужды очередной раз говорить, что осады зачастую так же тяжелы для осаждающих, как и для осажденных. Возможно, в 1870–1871 гг. это было не совсем так, но прусские солдаты, а большинство из них размещалось в тоненьких палатках, уже болели, а при затяжной осаде существовала серьезная опасность эпидемии. Когда начались обстрелы, они выпускали три-четыре сотни снарядов за ночь, обычно с 10 часов вечера до 3–4 часов утра. До правого берега Сены, к счастью, не добивали, а Рив Гош (Левый берег) пострадал существенно. Купола Дома инвалидов и Пантеона были привлекательными целями, как и церковь Сен-Сюльпис. Больницу Сальпетриер тоже обстреливали постоянно, причем возникли подозрения о том, что в нее целят намеренно [199] Трошю подал Мольтке протест по этому поводу. Ответ Мольке, что он скоро надеется придвинуть свои орудия достаточно близко, чтобы различать флаги Красного Креста, вряд ли вызвал доверие. . Прямое попадание в фабрику аэростатов стало серьезным ударом: производство пришлось быстро переводить за пределы досягаемости прусской артиллерии, в Восточный вокзал.

Переносить обстрелы было, конечно, трудно, но в среду 18 января 1871 г. произошло событие, которое для многих патриотичных французов было худшим из унижений: в Зеркальном зале Версальского дворца, где всего пятнадцать лет назад королева Виктория танцевала с Наполеоном III во всем блеске Второй империи, короля Вильгельма I Прусского объявили императором, или кайзером, немцев. «Это, – написал Эдмон де Гонкур, – в полном смысле слова знаменует конец величия Франции». Это было, вне всякого сомнения, совершенно неоправданное оскорбление: такое мог придумать только Бисмарк, и оно отравило франко-германские отношения на многие годы.

К обстрелам парижане вскоре привыкли, как семьдесят лет спустя лондонцы постепенно свыклись с немецкими налетами. Голод преодолевался труднее, и в конце января 1871 г. терпение столицы подходило к концу. Редкие попытки прорыва совершенно провалились (одна такая попытка у Бюзенваля стоила 4000 человек убитыми и ранеными), уровень дисциплины стремительно падал, особенно в Национальной гвардии. 22 января произошло новое серьезное восстание, после которого Фавр заметил, что «гражданская война от нас в нескольких ярдах; голод – в нескольких часах». На следующий день он вызвал капитана д’Эриссона, одного из офицеров бывшего штаба Трошю, и поручил ему доставить личное послание Бисмарку. О прекращении огня договорились быстро, но для переговоров требовалось личное присутствие Фавра. Они с д’Эриссоном переплывали Сену на гребной лодке, которая из-за нескольких пулевых отверстий была далека от герметичности: очевидцев сильно потешило зрелище министра иностранных дел в цилиндре и сюртуке, отчаянно черпавшего воду старой кастрюлей.

Когда Фавр встретился с Бисмарком, первыми словами канцлера стали: «Ах, Monsieur le Ministre , вы поседели со времен Феррьера». Позже он доложил кронпринцу, что Фавр выказал «совершенно волчий аппетит» и за обедом съел столько, что хватило бы на троих. Переговоры продолжались до 27 января, 28-го объявили трехнедельное перемирие. В течение этого времени было согласовано, что прусские войска войдут в Париж, французская армия, кроме единственного подразделения, сложит оружие и Франция выплатит контрибуцию в 200 миллионов франков. Предполагались выборы новой ассамблеи, которая соберется в Бордо для обсуждения, на каких условиях может быть принят или отвергнут мирный договор. Пруссаки пообещали за это время сделать все, что в их силах, чтобы улучшить снабжение Парижа продовольствием.

Многих парижан (включая мэра Монмартрского округа, молодого человека по имени Жорж Клемансо) капитуляция возмутила. (Как и Леона Гамбетту далеко от Парижа в Бордо, который жаловался, что его даже не проинформировали заранее [200] На самом деле Фавр отправил ему сообщение на воздушном шаре, но пилот не смог приземлиться в Бордо и упал в Атлантический океан. Причина остается неизвестной. , и сразу подал в отставку.) Но несмотря на то, что самая провальная война в истории Франции наконец закончилась, Парижу понадобилось время, чтобы восстановиться. Оказалось, что правительство существенно переоценило количество оставшегося в городе продовольствия, и в течение двух недель после перемирия (вопреки обещанию пруссаков) положение не улучшалось, а ухудшалось, и кайзер Вильгельм приказал послать почти голодающим парижанам 6 миллионов армейских пайков. Продовольствие прибывало и из Британии: в Детфорде двадцать четыре огромные печи день и ночь выпекали хлеб, а фонд помощи лорд-мэра едва успевал принимать пожертвования. Также быстро откликнулись Соединенные Штаты, отправив в Париж продовольствие на два миллиона долларов. Однако эти щедрые жесты не всегда встречались с благодарностью. Появление первых британских фургонов с едой на рынке Ле-Аль вызвало бунт с ужасными последствиями: было растоптано ногами множество кур, яиц и сливочного масла. А когда корабли с американской помощью пришли в Гавр, то понадобилось несколько дней на то, чтобы найти желающих их разгружать.