Сергей Щепетов - Воины снегов

На очередных «посиделках» предводителей («советом» назвать это было трудно) выяснилось следующее: весть о таучинском нашествии благополучно обогнала отряды грабителей, и местное население — те, кто может — двинулось в сторону деревянного стойбища менгитов, которые вроде бы обещали защиту от кого угодно. Появились основания полагать, что демонические чужаки не обманывают: одна из передовых групп таучинов уже столкнулась с казаками. Бой был коротким — таучины бежали, бросив чужих оленей.

Данный эпизод, конечно, заинтересовал Кирилла в первую очередь: «Служилые оказались там случайно и просто решили поживиться — пограбить награбленное? Или их послал Шишаков для защиты местного населения? Сколько их было и как это выглядело?»

Расспросы очевидцев обрисовали знакомую картину. Русских было до смешного мало — четверо или пятеро. Остальные то ли икуты, то ли мавчувены. Некоторую «поддержку огнём» казаки своим союзникам, конечно, оказали, но в основном просто заставляли их воевать, не давали отступить перед лицом превосходящих сил противника. Ну, а у этого противника сработал коллективный рефлекс — если враг не бежит, значит, надо спасаться самому.

Мнения предводителей, как и следовало ожидать, разделились: уже имеющие какую-то добычу утверждали, что раз такое дело, то надо отсюда сматываться — до лучших времён. Те, кто добычи не имел, настаивали на продолжении похода, мотивируя своё желание необходимостью проявить доблесть. Для совместных действий нужен консенсус, а без него можно только разойтись в разные стороны. Кирилл с Чаяком оказались в сложном положении — в помощи им вроде бы никто не отказывает, но путного ничего не получается, и войско вот-вот развалится. Пока же все оставались на месте и вели бесконечные разговоры, пытаясь склонить оппонентов на свою сторону. Это продолжалось день, два, три... А потом появился Мхатью.

Он приехал на пустых нартах, запряжённых одним оленем, правда, очень крупным (таучины запрягают одного оленя лишь в грузовые нарты, а человеку так ездить стыдно — для оленевода это демонстрация бедности и, соответственно, «слабости»). Причём прибыл он не со стороны своего стойбища, а с противоположной. Явиться в широко раскинувшийся лагерь врагов было, конечно, неслыханной дерзостью. Мавчувен, вероятно, рассчитывал, что его не убьют сразу, поскольку его поединок со знатным таучином не окончен — об этом многие знают! Расчёт оправдался, и гостя отконвоировали туда, где «сильные» люди вели свои бесконечные беседы. На него уставились с немалым удивлением — такое бесстрашие вызывало уважение.

— Возьмите стадо Кытмака, — вместо приветствия сказал Мхатью. — Угоните его в свою тундру. Если вы мужчины, конечно.

— Но-но... — возмутился один из воинов, но был дружно осажен другими:

— Пусть, пусть говорит — мы послушаем!

— Возьмите стадо Кытмака, — повторил мавчувен. — Я знаю, где оно — еду оттуда. Покажу.

Воцарилось молчание — присутствующие пытались осмыслить услышанное. Первым это сделал, конечно, Чаяк:

— Э-э... М-м-м... Но ведь все говорят, что люди Кытмака пасут чужих оленей. Стадо принадлежит менгитам. Разве нет?

— Ты испугался менгитов? — насмешливо вскинул бровь мавчувен. — Мне показалось, что совсем недавно кто-то собирался им мстить. Наверное, я неправильно понял чужие слова, наверное, ты просто...

— Заткнись, волчий помёт! — вскинулся Чаяк. — Я не боюсь менгитов! Я убивал их! Но вот другие...

— Что-о-о?! — Присутствующие отреагировали дружно и однозначно. И без того тёмные лица побурели от прилива крови: — Что ты хочешь сказать?!

— Я? Кхе... Гмы... — изобразил смущение Чаяк. — Я хочу сказать, что некоторые из нас уже утолили свою жажду крови, уже насытились добычей и хотят домой.

— Кто?? — не отставал народ. — Кто насытился?! Назови! Покажи пальцем!!

— Да нет, — опустил глаза Чаяк, — я пошутил... Ну, просто подумал, вдруг кто-нибудь не захочет сражаться с менгитами, ведь они демоны...

Доблестный купец и воин лихорадочно соображал, как с честью выйти из положения, в которое сам же себя поставил. И сообразил:

— Конечно, мы возьмём у менгитов оленей! Но они, наверное, захотят вернуть их... Нам придётся сражаться с ними. О, да! Я буду «кивающим»!

— Ты?! — вполне предсказуемо возмутился Рычкын. — А почему именно ты?! Разве я не сражался с русскими?!

Начался шумный «базар», грозивший перерасти в ссору — для серьёзного дела нужен один руководитель, а «сильные» люди терпеть не могут подчиняться кому-либо. Когда стало ясно, что драки всё-таки не будет, Кирилл потихоньку подобрался к Мхатью, о котором присутствующие на время забыли. Для обращения он выбрал самую уважительную форму, используемую таучинами:

— Скажи мне, «великий воин», почему ты здесь? Какая обида жжёт твоё сердце?

— Было мало оленей, совсем мало... — после паузы тихо проговорил мавчувен. — Дрался за них, убивал, не отдыхал никогда, мало ел, мало спал. Стало много оленей. Сыновья выросли — все сильные. Дал им оленей — у всех одежда, у всех мясо. Внуки родились. Были внуки...

Менгиты пришли. Оленей взяли. Совсем мало осталось — те, кого в тундру увести смог. Трёх сыновей убили. Один только сын остался — у него жену взяли, оленей взяли, детей убили...

Любимца запряг и поехал к Кытмаку. Отдай, говорю, моих оленей — не твои они. Моих и таучины не взяли, отдай! Он рассмеялся только. Сказал: «Не твои они больше! Русскому царю теперь всё принадлежит, а он — мой друг! Ничего не отдам, уходи, пока жив!» Ушёл...

«Получается, что этот человек, начав с нуля, сумел создать большой и, по местным меркам, благополучный клан оленеводов, — осмысливал услышанное Кирилл. — Наверное, он собирался встретить старость в покое и сытости, но в одночасье лишился всего. Конечно, теперь он...» Додумать учёный не успел, потому что спорщики рядом стали слишком громко и часто повторять его имя. Примерно через полчаса стало ясно, кто именно возглавит «армию» в предстоящей схватке с менгитами, чья кандидатура никого не обидит, не заставит чувствовать себя униженным больше других. Возражать Кирилл не стал, поскольку понимал, что будет только хуже.

Впрочем, выражение «будет только хуже» он использовал для успокоения самого себя — своей совести, в разноречивых позывах которой давно запутался. На самом же деле он испытал какое-то извращённое, мазохистское удовлетворение: «Сплав по течению кончился — мне дали вёсла. Уничтожить подонков, стереть с лица земли эту мразь!» Нужные слова как бы сами собой возникли в мозгу и выстроились фразами — тяжёлыми, страшными, правильными. Не слушать их, не принимать их было нельзя.

— Я не просил избирать меня главным воином. Этого захотели вы — все. Вы захотели поставить над собой одержимого Ньхутьяга. Так?