Сергей Моисеев - Переход через пропасть

— Тут у вас на вокзале гастарбайтеров грабят. Особенно сейчас на девятой платформе ситуация тяжелая. Там наверняка кого-то бьют. Давайте пройдем с вами на девятую платформу и посмотрим, что там происходит.

— Нам на девятую платформу нельзя. Мы здесь за порядком следим. А кто кроме нас здесь за порядком следить будет?

Я еще как-то надеялся под их прикрытием дойти до девятой платформы, запрыгнуть в вагон и помахать ручкой. Говорю:

— Представьтесь, пожалуйста.

А мне в ответ:

— А мы не обязаны. Ты сам первый к нам обратился.

Открываю блокнот, ручку заложил заранее на странице, где контакт помощника Митрофанова был обозначен и говорю:

— Представьтесь. Вот у меня здесь место в блокноте рядом с помощником Митрофанова есть. Ведь я все равно завтра вашу фамилию узнаю.

И тут сотрудник начинает орать:

— Ты что, меня пугать вздумал?

К тому моменту урки во главе с кавказцем уже направлялись в нашу сторону уверенной поступью, но при этом возгласе почувствовали, что что-то пошло не так, ведь их «крыша» не может нервничать на пустом месте. Сотрудник правопорядка продолжает кричать:

— Вот смотри: здесь порядок везде, все тихо, спокойно и никого нет!

Под этот громогласный текст урки быстро теряются с горизонта.

— Здесь да, а на девятой платформе сейчас людей на мясо забивают, пойдемте посмотрим, что там происходит!

— Вот сам иди туда, а мы здесь за порядком следить должны! А кто здесь за порядком следить будет?

— Ладно, — говорю, — пойду гляну, но если что, опять к вам вернусь.

Времени остается совсем мало. Не могу даже глянуть на часы, но понимаю, что надо просто бежать. На их глазах спокойно спускаюсь вниз, а в переходе перехожу на бег. Впереди, в конце туннеля, вижу двух милиционеров, которые по рации принимают информацию. Понимаю, что им говорят: «Журналиста в красной куртке надо перехватить, он не должен добежать до перрона». Но мне уже не нужны контакты ни с кем. Моя задача просто попасть в вагон. Между тоннелями был маленький технический переход. Сворачиваю в него и вбегаю в параллельный правый тоннель. Впереди вижу упакованную в кожу рафинированную девушку в туфлях на высоком каблуке. Она явно спешит на этот же поезд. Тащит за собой чемодан на колесиках.

Мгновенно понимаю — вот он мой спасательный круг, брошенный мне ангелом-хранителем!

Догоняя ее, на бегу кричу: «Ты что, не понимаешь, мы опаздываем!»

Хватаю чемодан — и бегом, а она за мной. На каблуках быстро бежать не получается, кричит: «Кто ты такой?! Брось мою сумку!»

В тоннеле кроме нас никого нет. Все урки уже работают на платформе, долавливают опоздавших и тех, кто пытался миновать тоннели. Стараюсь бежать так, чтобы девушка не догнала меня, но и не отстала. Выбегаем на перрон. Моя спутница спрашивает у кого-то на ходу:

— А где восьмой вагон?

Я ей кричу:

— Я знаю, где восьмой, мне тоже туда!

Бежим по перрону. Ночь холодная, тьму прорезают прожектора, впереди на перроне видна толпа урок, она бежит прямо на нас. Я понимаю, у них одна задача — отловить этого наглеца в красной куртке. Этот прыткий журналист сегодня слишком много узнал.

Картинка была примерно той же, как и в фильме «Брат-2», одно слово — БЕГУ! Только бежать мне пришлось навстречу опасности.

Поравнялись мы с урками удачно. Киоск на перроне заслонил прожектор и закрыл нас густой тенью, видны лишь наши силуэты, но не красный цвет куртки. Когда они были уже совсем близко, поворачиваюсь к спутнице и громко кричу:

— Сколько можно отставать? Ты всегда на своих каблуках!

Она мне — брось мою сумку!

Уркам было не до перепалки опаздывающей парочки. Их интересовал один чувак в красной куртке. Одержимые мыслью об этом враге, испортившем им вечер трудного дня, они проносятся мимо нас со скоростью поезда.

Мы у вагона. Девица возится, достает свой билет. Спрашиваю у проводницы:

— Какое купе?

Она отвечает — любое свободное.

Бегу, нахожу купе с двумя свободными верхними полками. Хватаю чемодан, закидываю, хватаю за руку спутницу, что-то обсуждающую с проводницей. Быстро завожу ее в купе, или, вернее, закидываю и захлопываю дверь. Она кричит, пытается дергать ручку двери. Беру ее за лицо и толкаю. Она садится на нижнюю полку, и говорю ей:

— Свет не включать, я журналист, за мной гонятся!

— Да какой-то всратый ты журналист! — кричит она в ответ. Пытается продолжить свою мысль, но с перрона доносятся топот и вопли.

— Вася, все пропало! Это он с ней был!

И вот эта кодла бегает по перрону, врывается в вагон, шерстит купе, пытается выламывать и нашу закрытую дверь, беснуется. В окно заглядывают рожи уголовников, пытаются что-то рассмотреть в темноте. На пол бьет косой луч, мы прижались к стенам и в луч не попадаем. На нижних полках лежал молодой парень и женщина лет за пятьдесят. Они уже все поняли и тоже лежат — не дышат. Слышим, как бандюки орут на проводницу, но она действительно не знает, в каком мы купе. И тут мы слышим, как урки начинают кого-то бить. Парень кричит:

— Меня уже прошмонали, я уже все отдал!

Но его месят со звериной запредельной злобой. Слышны маты, удары и крики жертвы.

Поезд медленно трогается. Плавно уходит перрон. На перроне стоит банда. Кто-то с бутылкой пива, кто-то курит. Целая толпа вышла нас провожать. Что с избитым — не знаю. Может, его втолкнули в вагон, на перроне его не видно. Моя спутница сидела в жутком испуге, оцепенев, а женщина, глядя на эту картину, говорит: «Это же бесы!»

Спутница хотела выйти в туалет, но я сказал, что еще нельзя. Бандюки будут бегать и шерстить вагоны до ближайшей станции. Так и было, в коридоре кто-то шумел и дергал ручки купе. Часа два мы еще не спали и вчетвером говорили о жизни.

Моя спасительница оказалась из Краснодара. В Москве она то ли училась, то ли уже работала. Имени ее не помню, может даже забыл спросить. Она рассказывала о том, что из-за какой-то ерунды чуть не опоздала на поезд. А я думал, как дивны дела Господни! Воистину — без Промысла и волос с головы не падает! Ведь и эта «ерунда» была согласована на самом высшем уровне. Только проходя через испытания, мы обретаем способность вмещать, казалось бы, простые Евангельские истины.

Страх Божий — начало премудрости, начало спасения. Если нет страха Божьего, то человеку нечего делать на общественном поприще. Без этого чувства можно только дров наломать и себя погубить.

Утром я ехал в автобусе из Белгорода в Харьков. Апрельские солнечные лучи согревали и пробуждали от сна мою родную землю. Душа пела.

Ехал в мыслях о том, сколько тонких совпадений должно было произойти. Выйди я чуть раньше или чуть позже, не оказавшись в правом тоннеле в нужный момент, я бы не встретил свою спасительницу. А сам бы без такого прикрытия до вагона мог бы и не дойти. Вспомнил, ведь я протягивал Вите Цою руку во сне. Значит, была реальная угроза для жизни, мог бы и погибнуть. Обозленные урки могли вытащить у меня документы и бросить на рельсы. Тогда не было соцсетей, смартфонов и выяснять личность приезжего без особой надобности никто бы не стал.