Александр Коломийцев - Эллада

Однажды из шахтной норы извлекли на канатах харкающего кровью рудокопа. От ударов бичей он даже не вздрагивал, лишь глухо стонал. По приказу Мегабаза принесли истрихиду. Истязал умирающего сам управляющий. Лицо его во время наказания сделалось страшно и отвратительно. Выпученные глаза с расширенными зрачками горели, словно у злого демона, губы, растворившись, обнажили хищный оскал, в уголках рта показались мелкие пузырьки слюны. Тело рудокопа превратилось в кровавое месиво и не подавало признаков жизни. Остервеневший управляющий отбросил изуверский бич и пинал безжизненное тело ногами. Утомившись, перевернул рудокопа на спину. Застывшие глаза безжизненно смотрели в небо. Мегабаз сплюнул и, неожиданно успокоившись, буркнул:

— На свалку!

Два шахтных надзирателя схватили мёртвого рудокопа за ноги, уволокли за бараки, сбросили тело с обрыва. Анаксимандр отвернулся, глядел, как куют крицу. Нормальный человек не мог смотреть на подобное зверство. Мегабаз не человек, зловредный демон. Вид крови действует на него, как неразбавленное вино на дикого скифа, не знающего меры. Работы продолжались, словно происходящее было обычным явлением. Да так оно и было. Тупость, непротивление рабов, на глазах у которых так бесчеловечно умертвили их сотоварища, поражала. Но равнодушие человеконогих было кажущимся. Измождённый раб, похожий на болезненного старика, доживающего последние дни, тащивший корзину с породой, явственно произнёс:

— Счастливец, он обрёл свободу!

Разве смерть это свобода? Глупые люди. Смерть это небытие. Конструкции видиков разрушаются. Видики разлетаются в пространство, влекомые космическими силами, и навряд ли когда-нибудь воссоздадут рассыпавшуюся структуру. Нет, такая свобода ему не нужна. До такой свободы два шага. Дойти до обрыва и броситься вниз — чего проще? Смерть — избавление от мук, но и небытие, пустота.

Анаксимандр, придя в себя от потрясения, жестоко переменившего судьбу, мало-помалу входил в колею, если жизнь в новых обстоятельствах можно было назвать нормальной жизнью. Мегабаз как явление реального мира немало занимал его мысли. Управляющий не вписывался в представление о сущности, стремлениях, желаниях нормального человека. Фактически, по прихоти хозяина, Мегабаз в любой день из процветающего управляющего мог превратиться в обречённого на смерть рудокопа. Управляющий, имевший такие возможности для передвижения, ездивший даже в Афины, не предпринимал никаких попыток обрести свободу. Что его удерживало, многодетная семья? Но трудно было представить Мегабаза в роли нежного супруга или заботливого отца. У этого уродливого порождения тёмных сил навряд ли имелись человеческие чувства. Получая плату, мог бы накопить достаточную сумму, и выкупиться на волю. Правда, выкуп на волю дело довольно волокитное, но ради свободы можно претерпеть всё. В своём поведении на руднике Мегабаз выглядел не человеком, зверем. Но и зверь нападает, лишает жизни других зверей по необходимости, ради пищи или самообороны. От одного вида Мегабаза рабов пробирала дрожь и охватывал ужас. Двуногую скотину били все, начиная от хозяина и заканчивая надсмотрщиками, коим сей труд вменялся в основную обязанность. Били жестоко и беспощадно. И всё же били за провинность, когда, по их мнению, раб ленился, выказывал нерадение к работе, дерзил, обнаруживал, хотя бы словесно, признаки неповиновения. Мегабаз бил всегда, по поводу и без повода, за косой взгляд, за то, что споткнулся на ровном месте, сделал неловкое движение. С самого утра управляющий искал повод пустить в ход бич. А если не находил, был словно не в себе, словно неведомое страдание жгло изнутри и искало выхода. При первом взмахе бича глаза его, и без того маленькие, превращались в щёлки. Зубы стискивались, лицо напрягалось и каменело. Доставляемые собственной рукой страдания другому человеку будто утишали собственные. Даже лицо отмякало. Превратив человеконогого в безвольное, копошащееся у его ног существо, Мегабаз утирал пот, глубоко вздыхал и, мотая склонённой головой, уходил прочь. Истязание истрихидой управляющий совершал исключительно собственноручно. Под влиянием ли внешних обстоятельств или от рождения, Мегабаз представлялся человеком с изменившейся до уродства психикой, принимавший своё рабское состояние как данность и об иной судьбе и не помышлявший. Был ли он рабом от рождения, являлся добычей пиратов, совершавших для этих целей набеги на побережья, или оказался в рабстве в ходе военных действий, никто из обитателей рудника, кроме самого хозяина, не знал.

Безмолвные стенания, упрёки судьбе ни к чему не вели, лишь истощали силы. Принудив себя принять новые обстоятельства как данность, Анаксимандр с любопытством приглядывался к внутреннему устройству рудника. Всё вызывало интерес: расположение печей, отвалов, мельниц, бараков, жилищ охраны, высота обрывов, смена стражи. Но не праздное любопытство было тому причиной. Анаксимандр измысливал побег. Иначе и быть не могло. Мегабаз, лучше хозяина разбиравшийся в людях, кандидату в новые управляющие не доверял. Такое отношение к себе Анаксимандр чувствовал подспудно. Подозрительность управляющего требовала соблюдать особую осторожность, следить за каждым своим словом, шагом, взглядом. Целью побега ставил Афины, в которых жил Хремил. Собрат-купец непременно должен выручить, помочь добраться до Милета. В одиночку бежать было трудно, даже невозможно, требовалось изыскать товарищей для отчаянного предприятия. Но события конца лета отвратили от дерзких замыслов.

Как-то в домик, где жили надсмотрщики, Кривонос, опекавший шахту, привёл грязного рудокопа, боязливо поглядывающего затравленным взглядом на грозных обитателей жилища. Усадив гостя на табуретку, Кривонос сходил на кухню, принёс полную фиалу ячменной каши, подал рудокопу. Тот поставил чашу на колени и, придерживая одной рукой, принялся есть, запихивая кашу в рот второй рукой, чавкая и давясь, как изголодавшееся животное. Казалось, разверзнись в этот миг земля, он бы не выпустил чашу из рук. Когда рудокоп доел, вылизав при этом посуду и руки, Кривонос велел:

— Теперь рассказывай. Да толком, по порядку говори. А то я ничего не понял из твоей болтовни. Кто, где, когда? Несёшь всё разом, ничего не разобрать.

Рудокоп посмотрел сожалеющим взглядом на пустую чашу, словно укорял себя за то, что поторопился и не продлил удовольствие или ожидая, что та наполнится вновь, вздохнул сокрушённо и приступил к объяснениям:

— Рудокопы Кривоногий, Лысый, Щербатый, Пискун задумали бежать. Ночи сейчас безлунные, тёмные, самое воровское время. Припасли две поломанные кирки, заточили, как наконечники. Завтра, как всех в барак погонят, останутся во дворе, ползком за кучами породы схоронятся. Вот. Перед утром, когда самый сон, подберутся к ограде, где можжевельник. Охранники тоже ж люди, так они думают, поди, прикемарят. В случае чего побьют или оглоушат, уж там как выйдет. Через ограду перелезут и бежать.