Федор Раззаков - Спасти Рашидова! Андропов против СССР. КГБ играет в футбол

— Но мы ничего плохого ему не сделаем — проведем лишь профилактическую беседу.

— Вы опять держите меня за дурака, — не сдавался профессор. — Если бы вы хотели ему хорошего, вы бы не разыграли сейчас этот спектакль. Я вам ничего не скажу.

— Тогда мы сейчас проедем в Комитет и допросим вас официально, — сообщил профессору порядок своих дальнейших действий чекист. — И уж тогда, если вы будете упорствовать, пеняйте на себя — вашей научной карьере будет нанесен существенный урон.

— Бог с ним с карьерой, главное для меня — моя совесть, — обреченно ответил Киршман.

Чекист позвал в гостиную своих коллег и спустя несколько минут они вывели профессора из квартиры, забрав у него его папку. Лифта в доме не было, поэтому они спускались по лестнице. Шагая по ступеням, Киршман мучительно размышлял о том, что будет, когда он окажется в стенах местного Комитета госбезопасности. Он никогда не считал себя сильным духом человеком, каким был его брат. И в нем не было уверенности, что во время изнурительных допросов он не сломается — не раскроет перед чекистами инкогнито того человека, который его сюда послал. А это означало, что окончательное решение о своей судьбе Киршман должен был принять прямо сейчас, пока они не сели в автомобиль. «А как же моя книга? — пронзила сознание профессора неожиданная мысль. — Кто ее закончит без меня? Впрочем, какое значение теперь это имеет? И вообще, зачем мне нужна будет моя книга, если меня заставят совершить предательство? Смогу ли я потом ужиться со своей совестью? Нет, уж лучше сделать это прямо сейчас».

Едва эта мысль пришла ему в голову, Киршман распрямил свою сутулую спину и, резко оттолкнув от себя чекиста, который шел рядом с ним со стороны перил, выбросил свое тело в лестничный проем. В последнее мгновение Думпис в каком-то невероятном прыжке успел схватить профессора за рукав его пиджака и встретился взглядом с самоубийцей. И он увидел в нем такое спокойствие, что ужаснулся.

— И все-таки он был прав, — произнес Киршман, глядя в глаза чекисту.

— Кто он, кто? — закричал Думпис.

В этот миг рукав пиджака выскользнул из его пальцев, и тело профессора полетело вниз. Еще мгновение — и раздался глухой стук, от которого у всех, кто его слышал, по спине пробежали мурашки. Чекисты перегнулись через перила и увидели внизу распростертое тело профессора, под головой которого медленно расползалось большое кровавое пятно.

Вот уже около двух часов Алексей Игнатов сидел в отдельном кабинете и скрупулезно «шерстил» учетные карточки всех игроков московских регбийных команд. Несмотря на то, что команд было всего лишь шесть, однако карточек надо было просмотреть более сотни, поскольку в этот список вошли игроки за разные годы. В нескольких случаях Игнатову показалось, что он уже нашел человека, которого искал, но затем, внимательно приглядевшись к фотографиям, размеры и качество которых были далеки от идеальных, он понял, что ошибся — это был не его регбист. У одного нос, хоть и был перебит, но оказался скошенным в другую сторону, у другого уши были слишком оттопырены и нос не перебит, а вдавлен. Короче, после двух часов непрерывных поисков, Игнатов решил передохнуть. А чтобы не терять времени даром, потянулся к телефонному аппарату, который стоял на подоконнике рядом со столом, где он сидел. Ему захотелось услышать голос любимой женщины — Анастасии Шуваловой, которая вот уже третий день вместе с дочкой Олесей жила в его квартире на Ясеневой улице в Орехово-Борисово. Сегодня утром они должны были отправиться на экскурсию по Москве — посетить Красную площадь, а затем заехать в зоопарк. А в качестве гида с ними вызвалась поехать Лена — семнадцатилетняя внучка игнатовской соседки по лестничной площадке — Зинаиды Сергеевны Полянской, которая была закадычной подругой матери Игнатова. Время клонилось к вечеру, поэтому, как рассчитал сыщик, экскурсанты должны были уже вернуться домой. Так оно и оказалось — трубку на другом конце Москвы взяли практически сразу.

— Здравствуй, любимая, — приветствовал женщину Игнатов. — Как съездили?

— Спасибо, дорогой, все было замечательно, — ответила женщина. — Олеся в восторге и от Красной площади, и от зоопарка.

— А ты?

— Я тоже, хотя все это уже неоднократно видела.

— Чем же вы теперь занимаетесь? — продолжал вопрошать Игнатов.

— Я на кухне ужин готовлю, а Лена в комнате Олесе книжку читает.

— Какую? — удивился Игнатов, который знал, что в его доме детских книжек отродясь не водилось, а были взрослые книги из библиотеки его матери.

— Представь себе, «Анну Каренину». И знаешь, она ей нравится.

— Конечно, это же классика, — нашелся, что ответить, Игнатов.

— А ты откуда звонишь — из отделения? — наступила очередь женщины задавать вопросы.

— Нет, из одной конторы. Представляешь, опять сижу в архиве и копаюсь в бумагах, как тогда с тобой в Киеве.

— А молодой архивистки рядом с тобой нет?

— Есть, но она пожилая и ушла в другой кабинет, чтобы мне не мешать.

— Тогда я спокойна. Во всяком случае, ты сидишь, а не гоняешься, высунув язык, за преступниками.

— Дорогая, я же тебе уже говорил, что работа у меня в основном бумажная — сиди себе, пиши отчеты и ковыряйся в архивах.

— Ну, да, а позавчера ты откуда такой весь измазанный и рваный пришел?

— Это я в отделении с лестницы упал — я же рассказывал.

— Видно, крутая у вас лестница, если ты не только коленки на брюках ободрал, но и рубашку в двух местах порвал. Впрочем, будем считать, что я тебе поверила. Тебя когда ждать?

— Думаю, еще часик-другой здесь проваландаюсь, — ответил Игнатов, а сам машинально возобновил просмотр учетных карточек.

— Значит, к ужину успеешь?

— Постараюсь, — обнадежил женщину Игнатов.

И в этот момент в его свободной руке оказалась карточка, с которой на него глядела фотография того самого регбиста, что сбежал от него позавчера на проспекте Мира.

— Дорогая, договорим после, — наскоро простился с любимой Игнатов и повесил трубку.

Сомнений быть не могло — с фотографии размером три на четыре на него смотрел мужчина, которого он видел уже дважды: больше недели назад на конспиративной квартире на Домодедовской улице и позавчера в квартире убитого нумизмата. У мужчины был тот же колючий взгляд, широкий лоб с ниспадающей на него челкой, прижатые к вискам уши и тяжелый подбородок. Вот только нос был нормальный, не сломанный. Но этот факт мог объясняться легко — фотография могла быть сделана до того, как регбисту сломали нос. Вот и текст в карточке указывал на это — мужчина числился в команде «Фили» с 1976 по 1980 год в качестве игрока, после чего перешел на административную должность. Значит, фотография была сделана около пяти лет назад, когда нос у него еще был нормальный. Звали мужчину Тарас Казимирович Левко, он родился 2 ноября 1953 года во Львове. В Москве проживал по адресу улица Кулакова, дом 7.