Джошуа Правер - Королевство крестоносцев

Но то же самое стремление простого человека и церковных институтов твердо обосноваться в Святой земле имело своей оборотной стороной процессы, мешавшие интегрироваться в новую жизнь. Языковые различия вели к образованию замкнутых групп верующих вокруг отдельных церквей. Можно было участвовать в литургии, обладая поверхностными знаниями латыни, или вовсе не знать ее. Но в таком случае невозможно было требовать от прихожан понимания произносимых проповедей на незнакомом языке. Кроме того, существовали местные и глубоко укорененные традиции, заимствованные in toto (в целом) из Европы. Венецианцы, пизанцы и генуэзцы, если и не находились в какой-то момент в состоянии войны друг с другом, вряд ли могли договориться. Они привезли собственных священников и построили собственные приходские церкви, которые находились в зависимости от своих кафедральных соборов. В итоге монастыри и духовно-рыцарские ордена узурпировали обязанности и привилегии приходских церквей. Официально или полуофициально они не подчинялись местным иерархам, и их приходы продолжали соперничать с местным духовенством. Они открывали свои церкви для таинства крещения, когда город был под интердиктом; в это время они также не отказывали в христианском погребении даже тем, кому было в нем отказано местными священниками. Совершались тайные браки, и заключались незаконные союзы, часто запрещенные каноническим правом. Высшая иерархия в отсутствие энергичных епископов была не в состоянии противостоять этим центробежным тенденциям, имевшим своей причиной разнородное происхождение иммигрантов.

Взаимоотношения в рамках церковной организации представляли те же самые центробежные тенденции, в политике представленные иммунитетом и независимым положением итальянских анклавов-коммун и духовно-рыцарских орденов. В целом они являются симптоматическим отражением реальностей колониального государства, которое так и не решило проблему соперничавших друг с другом институтов. Государство не смогло объединить в единое целое разнородное население, продолжавшее следовать своим обычаям и религиозным взглядам, которые так и не удалось привести к общему знаменателю с официальным вероисповеданием.

Широко известен обескураживающий факт. Латынь, основной язык средневековых источников, не имеет соответствующего термина «крестовый поход». Крестоносец – crucesignatus , человек, помеченный крестом или взявший крест, но выражение «отправиться в крестовый поход» и само слово «крестовый поход» представляют собой термины, взятые из другой области религиозного опыта. Обычно «крестовый поход» называли via Hierosolymitana – «дорога в Иерусалим», или словом peregrination – «паломничество». Этот странный феномен семантики заставил многих ученых рассматривать крестовые походы как разновидность паломничества; все различие между ними состояло лишь в том, что участники крестового похода были вооружены. Однако вооруженный караван с паломниками не становился крестовым походом, и замена копья на посох не превращала пилигрима в крестоносца. Несмотря на то что крестовые походы и паломничества имели много общего, особенно в области религии, крестовые походы не вырастали органично из паломничеств, хотя последние им способствовали. Когда крестовые походы обнаруживали тенденцию превращаться в военные паломничества или просто паломничества (именно их в середине XII в. приветствовал Бернард Клервоский), они полностью теряли свой смысл. Мы не придерживаемся взгляда, что крестовые походы были особым видом паломничества, однако нет никакого сомнения в том, что среди тысяч тех, кто оставил свой дом и присоединился к крестоносному войску, многие рассматривали крестовый поход как коллективное вооруженное паломничество. Для них это был акт, дававший возможность индивидуального и коллективного спасения. Паломничества будут существовать до тех пор, пока люди верят в контакт божественного и человеческого начала. Верят в то, что все места хотя и имеют одинаковое значение в перспективе вечности, но некоторые отличаются большей благодатностью из-за событий, имевших там место, или потому, что они пробуждают воспоминания, которые возвышают человеческую мысль, укрепляют веру и ведут к духовному возрождению.

Несмотря на то что вопрос связи крестового похода и паломничества остается дискуссионным среди ученых, существует общепринятое мнение, что за 200 лет крестовых походов паломничества стали одним из наиболее ярких выражений христианской религиозной практики, в своей основе отличных от больших военных походов. Важные паломнические центры существовали и до крестовых походов, и накануне решающих событий религиозная практика паломничества уже имела тысячелетнюю христианскую традицию. Тем не менее крестовые походы придали ему новый стимул и превратили Святую землю в наиболее желанную цель всех паломников и, вероятно, наиболее посещаемую среди всех других мест.

Рим и гробницы апостолов, Сантьяго-де-Компостела (город в Испании, стремительно разбогатевший в XII в.), Константинополь – каждый город ревниво охранял свои драгоценные реликвии и гордился своими священными традициями, своими святыми и явленными чудесами. Каждая страна и провинция, каждая церковь и монастырь стремились стать местом паломничества, часто прибегая к сочинению благочестивых легенд и даже краже мощей святых и мучеников. Перенесение мощей апостола Марка из Александрии в Венецию считалось одним из наиболее славных подвигов «владычицы Адриатики», который был увековечен в прекрасной мозаике на тимпане ее кафедрального собора.

Святая земля, и Иерусалим в частности, имели древнейшую традицию паломничества, восходящую ко времени откола христианства от иудаизма и связанную с ранней традицией древнего Израиля. Среди евреев паломничество в Иерусалим было религиозной обязанностью с того времени, как появился храм. Христиане никогда не придавали такого значения паломничеству, как мусульмане хаджу в Мекку и Медину, священные города ислама, но со временем оно стало неотъемлемой частью христианской практики.

Еврейская традиция все еще продолжала сохраняться в первые века христианства, и Святая земля влекла к себе и вызывала у ранних отцов христианства научный интерес и чувство ностальгии. Но паломничества вошли в практику только в IV в., когда христианство стало официальной религией империи.

Потеря западной части империи и мусульманское вторжение в ее восточную часть не остановили паломников. Паломничество не только продолжалось, но появилась новая его концепция под воздействием факторов, казалось чуждых религиозному опыту и жизни. Существовала практика изгонять за пределы страны правонарушителей, которой, вероятно, было положено начало в конце IX в. в Ирландии. Изгнание из того места, где было совершено преступление, было обычной альтернативой денежному штрафу и возмещению убытков. Со временем в изгнании рождались новые идеи. Изгнанник был вынужден придерживаться режима строжайшей экономии, что склоняло его к аскетическому образу жизни. К тому же вера в заступничество святых и усиленные молитвы в местах, наполненных особой благодатью, постепенно превращали странничество в чужой стране (это был IX в.) в peregpinatio – паломничество, имевшее конкретную географическую и духовную цель. Частично эти перемены произошли благодаря преступлениям, совершенным бездомными бродягами, против которых власти, в том числе и церковные, были вынуждены принимать законы. Но более важным стало понятие паломничества как покаяния. Совершивший проступок отправлялся в святые места, чтобы искупить свои грехи. Паломничество тем самым было временным наказанием и духовным трудом, когда жаркая молитва вызывала заступничество святых. Но довольно часто, особенно позднее, паломничество рассматривалось как часть компенсации жертве со стороны ее обидчика. Паломничество и молитва, наравне с подаянием и мессой, были предназначены для спасения души жертвы.