Макс Форан - Список Мадонны

— Шлюха.

Они выехали из отеля «Герб Бата» около девяти часов, направившись по ливерпульской дороге, мимо Айриштауна, а в миле или около того к северу от Ливерпуля они повернули на запад. Около трех часов дня они нашли то, что искали. Как обычно, Мартин делал зарисовки, а святой отец вел записи. Затем Мартин развел костер и вскипятил воду для чая и для варки картофеля. За чисткой картофеля Мартин размышлял о том, когда лучше рассказать святому отцу о девушке-аборигенке. Отец Блейк был необычно молчалив в течение всего дня. Мартин посчитал причиной этому плохое самочувствие. Но несмотря на это, он решился рассказать о девушке, после того как они поедят.

Оба ели не произнося ни слова. Молчание не было неловким, но было каким-то особым. Само по себе оно не беспокоило Мартина; отец Блейк часто и подолгу молчал. Но сегодня это было молчание другого рода. Отец Блейк казался возбужденным, как будто его что-то страшно взволновало. На какое-то мгновение Мартин подумал, что лучше было бы придержать историю с Мэри при себе. Но он не мог. Он был слишком расстроен. Он поднялся, чтобы подбросить дров в огонь. Отец Блейк лежал, положив голову на скатанный плащ. Мартин мог разглядеть контуры его лица при свете костра. Глаза его были закрыты так, будто он дремал. Вдруг они открылись, и Мартин почувствовал, что они смотрят на него. Он вздрогнул от неожиданности.

— Святой отец, мне хотелось поговорить с вами кое о чем. Я не могу выбросить это из головы. Мне нужно это кому-нибудь рассказать.

Отец Блейк не ответил, но Мартин знал, что он слышал его.

— В Парраматте живет девушка-аборигенка. Когда я ездил туда с комендантом Бэддли, то часто видел ее у реки. Она обычно наблюдала, как я рисовал. Я пытался заговорить с ней, но она никогда не отвечала. Люди в Парраматте говорили, что она сумасшедшая, но я ничего такого не увидел. Ее глаза, святой отец. Они очень странные, с желтыми крапинками. Но в них нет никакого безумия.

Мартин заметил, как отец Блейк вздрогнул.

— Она вообще когда-нибудь разговаривала?

— Только раз, когда я подарил ей Пресвятую Деву.

— Ох…

— Она принадлежала моей матери. Оловянная иконка Богоматери. Очень старая. Для меня в ней не было ничего ценного, кроме того, что это был подарок от мамы. Я даже пользовался ею, чтобы открывать устриц в Лонгботтоме. Я до сих пор не понимаю, почему я подарил ее девушке-аборигенке. Я не думал, что увижу ее еще когда-нибудь, и мне хотелось подарить ей что-нибудь. Вы знаете, что я думаю по поводу Церкви, — невпопад закончил он.

— И?

Судя по интонации, святого отца заинтересовала эта история. Мартин продолжил:

— Когда я передал ей Пресвятую Деву, она расцвела от счастья и сказала: «Курикута». И ничего более. Просто это слово. Вчера я понял, что так она называла Богоматерь.

— Откуда ей знать?..

— Совершенно верно, святой отец. Откуда ей знать? Насколько я понял, ее нашли в буше почти год назад. Она не говорит по-английски. Она не могла знать о Пресвятой Деве, если, конечно…

— Если, конечно, что?

— Как раз об этом я и хотел с вами поговорить. Мне кажется, что этой девушке было видение Богоматери.

— Как и у той девушки, о которой ты мне рассказывал?

— Нет. Мадлен была совсем другой. Она была католичкой. Эта девушка ничего не знает о Пресвятой Деве. И все же, когда я увидел ее вчера, она продолжала твердить это слово «Курикута» и показывать на воду, изображая человеческий образ руками.

Бернард почувствовал, как у него участился пульс. «Осторожно», — сказал он себе, вспомнив омерзительную умалишенную в тюрьме.

— А ты уверен, что не позволяешь вытворять причуды своему воображению? Она могла под этим словом иметь в виду все что угодно.

Мартин обдумал слова священника, прежде чем ответить. Он остался при убеждении, что вопрос о видении не может быть просто оставлен без внимания, но последнее, чего бы ему хотелось, это спорить с отцом Блейком, да и, помимо всего прочего, не из-за чего было расстраиваться.

— Да, вы, возможно, правы, но меня в действительности беспокоит еще кое-что. — Он сделал паузу, прежде чем продолжил: — Я не знаю, как вам это сказать, святой отец.

Бернард Блейк молчал.

— Она предложила себя мне, святой отец. Она легла на траву и предложила мне свое тело. Я был ошеломлен…

Бернард изо всех сил старался сохранять спокойствие, хотя в его теле ожил каждый нерв. Голос его остался сдержанным, вникающим в суть:

— Ты уверен, Мартин? Девушка-аборигенка дала тебе понять, что видела Пресвятую Деву, а потом предложила свое тело?

— Да, я сожалею, что рассказал вам эту ужасную историю, но случилось именно так, как я рассказал. Будучи шокирован, я поступил дурно. Я толкнул ее, святой отец. Она упала на землю. У меня это не выходит из головы. Как она была потрясена! Ее взгляд заставил меня понять, что я совершил что-то ужасное. Действительно ли мой поступок был ужасен, святой отец? После этого я рассказал своей возлюбленной Коллин Сомервилль о своем беспокойстве. Вы знаете ее, святой отец. Это та красивая девушка с рыжими волосами, которая работает в «Гербе Бата», я еще возил ее на скачки, когда повстречался с этим грубияном с «Буффало», о котором я вам рассказывал. Что бы ни случилось, когда-нибудь она станет моей женой, я надеюсь. Но я думаю, Коллин была движима ревностью, другого повода у нее не было. Мне не с кем поговорить, кроме вас, святой отец. Я правильно поступил, святой отец? Я ведь не животное. Я ненавижу насилие, а тем более по отношению к женщине! Может быть, мне нужно было вернуться и посмотреть, что с ней? Может, мне нужно было рассказать об этом матроне? Я не думаю, что она безумна, и такое поведение может привести только к…

— Но я слышал, что ее зовут Мэри, — сдавленным голосом сказал отец Блейк.

Мартин, находясь в полном смущении, не заметил странности вопроса.

— Это еще одна странная штука, святой отец. Если я не ошибся, то у нее есть еще одно имя. И она предпочитает, чтобы ее называли этим именем. Она очень расстраивалась, когда я называл ее Мэри.

— И какое это имя?

— Ламар, святой отец. Она называет себя Ламар.

На миг мир ушел из-под ног Бернарда. Звездный шатер исчез, и он остался один в темноте, заполнив собой все пространство. Это было предпоследнее мгновение его собственного становления. Осталось сделать всего одно дело, которое было неизбежно и предначертано. Неожиданно он успокоился. Голоса исчезли, их заменило спокойствие определенности. Он помахал демонам на прощанье, презрение управляло его пальцами. В душе его образовались слова, которые он никогда не мог произнести: «Благодарю тебя, злая Мать. Благодарю тебя».

И он возвратился в мир, который должен был вскоре стать его.