Игорь Болгарин - Горькое похмелье

Но Николай улыбнулся:

– Мы уехали в Крым и жили там, с минуты на минуту ожидая расстрела. Нас там было немного… Романовы и один Куликовский, из бедных дворянчиков.

– Она уехала? – спросил Владислав. Он понял, продолжение истории будет не трагическим. Просто печальным. Должно быть, она уехала, он остался. Иных вариантов он не видел. Что ж, вдвоем с другом они останутся здесь, чтобы пережить или не пережить финал России.

И хотя здесь, в гаме и табачном тумане, уже таком густом, что хоть в рынду звони, никто не слышал друг друга, Куликовский потянулся к самому уху приятеля и тихо сказал:

– Да, они уехали. Николай Николаевич, вдовствующая Мария Федоровна, Александр Михайлович, Ксения Александровна, все… а она осталась. Она здесь. В трех минутах ходьбы отсюда. Мы сейчас пойдем.

От сердца Владислава отхлынуло. Он так привык к смертям и несчастьям, что это известие едва не лишило его последних сил.

– Но как же?.. – Он показал на свою шинель, изуродованное, давно не бритое лицо, штопаные чакчиры.

Ему никогда не приходилось вот так запросто общаться с лицами императорской крови. Видел их на парадах, на каких-то торжествах. Даже отвечал на какие-то малозначительные вопросы при вручении наград. Не более того. А тут – принцесса! Родная сестра царя! Как это может быть? А ведь через неделю-две здесь уже будут большевики.

– Пойдем!

В пути Николай продолжал рассказывать. Ольга Александровна не захотела уезжать из России. Не верила ни в гибель царской семьи, ни в то, что большевики победят. И Николай тоже не верил. Они сели не на английский военный корабль вместе с другими Романовыми, а на замызганный тихоходный пароходик бывшего РОПиТа «Ай-Тодор» и отправились на Кубань. Там, в станице Новоминской, жил преданный семье Романовых казак Тимофей Ящик.

Ценностей с собой не было. Поэтому содержали себя как все крестьяне. Пахали, сеяли, убирали, молотили, ухаживали за скотиной. Ольга Александровна ни в чем не отставала от других казачек. Весной девятнадцатого родила второго сына, назвали Гурием в честь погибшего героя-офицера Ахтырского полка и друга Николая Куликовского.

– Ну а теперь-то, теперь что делать?

– Да, это была закавыка. Большевики, брат… – ответил Николай и помолчал. – Но если люди не приходят на помощь, Господне провидение выводит… Оставаться нельзя, я понимал. За жену, за сыновей переживал. Но что я могу? Таких полковников тысячи бьются у корабельных трапов. Оленька тоже наконец поняла: настало время, надо бежать. Она отправилась к Деникину просить о помощи. Скрепя сердце пошла: просить не привыкла. Но он не принял. Три часа сидела в приемной, сказали: занят. Видишь ли, Деникин больше всего боится, что его обвинят в скрытом монархизме, и встречаться с Романовой, хотя она уже Куликовская, отказался.

– Ну и?..

– Случай, Божья воля. На причалах мы пытались уговорить кого-либо из капитанов… да где там! – Николай усмехнулся. – Мы же упрашивали без ничего, без денег, без ценностей. А законы жизни сейчас суровы, фамилии ничего не значат… Так вот! Представляешь, мы там встретили английского флаг-капитана Джеймса, который бывал на императорской яхте во время визитов английского флота в Санкт-Петербург. Ольга Александровна его узнала: он фантастически рыжий. Огненно-красный. Один такой на весь английский флот…

Они остановились у облупленной мазанки. «Дворец принцессы» – халупка, принадлежащая брату Тимофея Ящика.

– Короче, послезавтра мы отчаливаем, – сказал Николай. – Мы можем взять тебя с собой. Место найдется.

Данилевский ненадолго задумался. А, собственно, какой еще мог быть вариант? Мария? Но если он окажется рядом с ней, он ее только погубит. И себя, и ее, и детей, которые пополнят миллионы бездомных… Нет, Мария – это уже другой мир. «О Русская земля, ты уже за шеломенем еси…»

– Поплыву, – согласился Данилевский.

Принцессы он не увидел. Перед Владиславом стояла русская крестьянка с простым, чуть скуластым лицом, на редкость голубоглазая, ее темные огрубевшие босые ноги твердо стояли на холодном глиняном полу, а руки, тоже темные, раздавшиеся от тяжелой крестьянской работы, все в цыпках, держали у груди годовалого младенца. Второй, постарше, тоже босой, совершенно по-сельски стоял у ног матери, держась за подол выцветшего ситцевого платья.

Но боже, как она была красива! Стройная и в то же время крепкая, сильная телом русская принцесса! Как сияли ее глаза, по-романовски голубые, напоминающие глаза венценосного брата!

– Здравствуйте, ротмистр… простите, полковник Владислав Данилевский… А я вас хорошо помню, хотя время никого из нас не пощадило. Что делать! Я рада, что вы живы… Садитесь!

Она вглядывалась в его лицо, в свежий шрам, в жесткие складки у губ. Бывшая сестра милосердия, она, конечно, хорошо помнила лица тех раненых, за которыми ухаживала. Даже если время их изменило.

Владислав поклонился, поцеловал руку, ощутив жесткость кожи и запах козьего молока. Он вдруг почувствовал себя в родном доме, легко и, впервые за долгое время, радостно вдыхая слегка угарный из-за дымящей печурки воздух. В этой хибарке жили счастливые люди. Семья, связанная общей любовью и общими заботами.

Только теперь он полностью понял Куликовского. Когда-то ему и другим офицерам полка казалось, что их приятель влюбился не столько в милую женщину, сколько в великую княжну: звание красит не только мужчин. Нет, это было не так. Они любили, по-настоящему сильно и глубоко любили друг друга. Здесь все дышало этим.

Потом они пили травяной чай. Хлеб, полученный Владиславом, какие-то черствые пряники и фунтовый кусок деревенской колбасы очень пригодились. Романовы-Куликовские были голодны, истощены, как, собственно, и все сейчас в этом городе. Малыш сосал смоченный в козьем молоке пряник, по привычке тянулся к груди, но Ольга Александровна со смехом и без смущения его отвлекала.

– Такой большой, – укоряла она младшего сына.

Мадонна! Поистине мадонна! Не такая, как на картинах в итальянских музеях, а русская, живая, своя!

Тоска по любви, по детям, по семье глухо ударила в сердце Владислава. Не важно, кто у тебя жена, принцесса или крестьянка. Важны доброта, участие, понимание, любовь. Ему уже далеко за тридцать. А что впереди?

– Ты знаешь, Оля, Владислав тоже согласился уплыть вместе с нами, – сказал Куликовский.

– И прекрасно, – ответила великая княжна. – Нужно жить. Вы же молоды, Владислав! По крайней мере, я, как видите, молода, а мы, помнится, ровесники.

Можно было подумать, она знала о его намерении решить все проблемы с помощью револьвера. И поддерживала в нем надежду.

– Должен вас разочаровать, – вздохнул Владислав. – Я пока не готов плыть в чужие страны… Я, как тот капитан, сойду с корабля последним.