Игорь Болгарин - Горькое похмелье

Аршинов задумался:

– Вполне возможно. Вопрос неизученный. Ни у Кропоткина, ни у Бакунина ничего нет про Третью революцию!..

– Лёвка, связывайся с Харьковом, – велел Махно. – Поговори с ними… хорошенько так поговори. Прощупай, шо они думают по вопросу замирения?

Наступала зрелая осень. И хотя поля вокруг поросли бурьянами, над ними вились в последней рабочей радости пчелы, искали добрый взяток. Знали: у всяких позднецветущих будяков и чертополохов нектар самый густой и сладкий. Природа жила по мудрым законам, стараясь не замечать людей. Ну не посеяли подсолнечник, зато чертополох вымахал знатный.

К селу Ненасытное подъехала кавалькада: человек двадцать офицеров, кавалеристов с выправкой бывших гвардейцев, улан или гусар. Подрессоренная коляска. Кавалькада проследовала к окраине села и дальше, к хате Марии.

На этот раз Данилевский появился здесь, не скрывая своего полковничьего великолепия. На нем был мундир с орденами, шевроны, нашивки. Он рад был хоть один раз показаться здесь не в зипунчике скрывающегося беглеца, а так, как могло быть в лучшие годы.

Скрывшись в хате, он через некоторое время появился на крыльце с младенцем на руках. Младенец был еще очень мал и слаб, но орал уже громко, по-полковничьи. За Данилевским вышла Мария, смущенная, с двухлетней Винцусей. Спасительница пана Владислава светилась здоровой красотой украинской молодицы в расцвете лет. Право, было чему позавидовать!

– Господа! – заявил Данилевский. – Прошу любить и жаловать. Моя жена и спасительница Мария Афанасьевна, дочь Винцента, сын Иван…

Офицеры взяли под козырек. Почти празднество: и свадьба, и крестины, и дни рождений одновременно.

…Потом они ехали в коляске, которая, покачиваясь, мягко бежала по шляху. Офицерский конвой следовал за ними. Конь полковника бежал в поводу за коляской.

– Больно уж красиво ты приехал! – сказала все еще смущенная Мария.

– Второго такого раза, полагаю, не будет, – тихо ответил Владислав. – Надо же и тебя чем-то порадовать!

– Почему не будет? – так же тихо спросила Мария. – У вас же такая великая сила. Я танки видела. Ужас! Страшилища!

– Танки есть. Людей нет. Выбиты в боях. Самые надежные, офицеры и унтеры, вояки, ветераны… Нет их! Вообще нет – кончились, и не будет больше… Маша, красные победят, и скоро. Если выживу, уедем. Далеко.

– Говорят, красные какую-то амнистию объявили.

– Думаешь, не остаться ли нам здесь?.. Нет, они не простят. Да и я их не прощу.

Мария посмотрела на его шрам, на изувеченную руку, потом взяла ее, прижалась губами:

– Спасибо тебе.

– За что?

– Не бросил. И с таким уважением приехал ко мне… простой бабе.

– Ты нужна мне.

– Скажи… – спросила она. – Ты его убил?

– Не знаю. Ранил. Кажется, тяжело… Если выживет, начну сначала.

– Господь не занимался местью, Владислав. И нам не завещал этого.

– А как же Содом и Гоморра? Великий потоп? Иерихон?

– То старый Бог. Из Ветхого завета. А Евангелие тому не учит.

– С тобой не поспоришь, – криво усмехнулся полковник. Поцеловал жену. – Но я, Маша, живу по Старому завету. И к тому же мне это завещано отцом и сестрой. Я все равно его убью, если сам не помрет, пока я жив.

Она вздохнула и прижалась к его плечу, пахнущему офицерским сукном. Разве переубедишь словами мужчину? Они все уже зачерствели в боях. Сами стали как шашки: и зазубрин не счесть, и сталь израненная, а все же готовы к сражениям.

Пускай. Придет время, сама жизнь уговорит. Нельзя настаивать, идти против воли мужа. Это она, деревенская баба, хорошо знала.

Орден Святого Николая Чудотворца, последний белогвардейский орден, подвешенный к бело-сине-красной ленте, колыхался на груди полковника. Простой железный крест с изображением святого Николая в центре. В Крыму в ту пору уже не было ни ценных металлов, ни эмали.

В Харькове, в штаб-квартире Южного фронта, образовавшегося после мира с поляками, находились четверо: Троцкий, Склянский, Манцев и Фрунзе – полководец новой формации, сын фельдшера, без военного образования и военного опыта. Фрунзе только что прибыл из Туркестана, как по привычке называли всю Среднюю Азию. Там он быстро и умело навел порядок, проявив себя как стратег.

Троцкий, умело скрывая свой скептицизим, посматривал на Фрунзе. Он знал, что Михаил Васильевич любит называть себя теоретиком. А что еще остается делать «невоенному полководцу»? Газеты всячески поддерживали такую репутацию. Мыслитель! Но Лев Давидович знал то, что от многих было скрыто. Недаром у себя в Реввоенсовете он создал скромный отдел под названием «регистрационный». Якобы бумажно-бюрократический. И потому председатель Реввоенсовета был осведомлен о том, что пишет за Фрунзе и снабжает его идеями подлинный военный гений-теоретик, двадцатипятилетний бывший штабс-капитан Владимир Кирьякович Триандафиллов, из обрусевших греков.

Фрунзе был только что назначен командующим Южным фронтом, но рядом с Троцким он держался скромно.

– У Махно четыре условия, – сказал Манцев. – Помещение тяжело раненных в наши лазареты. Сам Махно тоже нуждается в сложной операции. Самостоятельность повстанческой армии и выборность командиров. Свобода анархистской агитации и освобождение из тюрем анархистов…

– А четвертое? – спросил Троцкий.

– Просят выделить анархистам Екатеринославскую губернию для построения «вольного крестьянского строя».

Троцкий замотал головой и усмехнулся:

– Не много ли захотел батька? Выполнение только одного этого условия означало бы начало распада. Мы собираем наше государство, Федеративную республику, по частям, создаем мозаичное панно с цельным сюжетом, а тут появится атаман с куском черной смальты и положит свое анархистское пятно в центр картины!.. Что вы по этому поводу думаете, Михаил Васильевич?

– За эти три дня я произвел инспекцию частей Южфронта. Удручающее впечатление! – стал четко отвечать Фрунзе. Этот в прошлом сугубо штатский человек сумел довольно быстро приобрести отличную выправку и навыки командующего. – Прибывшие с Польского фронта войска нуждаются в отдыхе и пополнении. Тылы уничтожены махновцами. Снабжения нет. Голод. Красноармейцы раздеты. Многие переходят к Махно. Возможен бунт. А Ленин требует от этих войск разбить Врангеля и немедленно взять Крым. В такой обстановке нейтрализация войск Махно просто жизненно необходима. А лучший вариант – помощь нам со стороны Махно, превращение его в союзника. Эти партизаны хорошо сражаются. И если их вооружить, это принесет победу. Все!

Наступило молчание. Слова Фрунзе произвели впечатление. Первым пришел в себя Троцкий. Он привык брать решения на себя, без всяких «согласований».

– «Партизаны»… Хорошо. Если так хотите, назовем их партизанами. Допускаю даже, что мы подпишем с ними соглашение. Но насчет земли… Екатеринославскую губернию – это слишком!