Игорь Болгарин - Хмель свободы

– Пиду спать! – Нестор забрал под мышку свою одежду, шапку, пошел к выходу из зала. У двери остановился, повернулся: – Решение не поменяю. Так шо вы, хлопцы, думайте, кого поставить. Я – всього-навсього только Махно. Песчинка в море. А революция и анархия – это самое главное!

Он лежал под кожушком в «своей» комнатке с огромным зеркалом, что так нравилось Насте. Было о чем подумать и что вспомнить. Правда, зеркало треснуло. И было холодно.

Изредка его рука тянулась к штофу. Булькала жидкость…

В комнату осторожно заглянул Юрко:

– Може, чого треба, батько? Закусыть? Огирка, може, соленого?

– Я сплю, Юрко!

Но он не спал. Смотрел в потолок. Там он увидел крюк, к которому когда-то была привязана колыбелька Вадима.

В комнату просунул голову Лепетченко:

– Батько, ну шо ты удумав? Куды ты пидешь?

– До брата твого… Ивана… – пьяным голосом ответил ему Махно.

– Так вин в монастыри.

– От… В монастырь и подамся.

А в коридоре, в зале – всюду сидели хлопцы. Ждали. Невесть чего ждали.

Юрко тихонько вышел из комнаты.

– Ну шо там? Як? – полюбопытствовали хлопцы.

– Спыть… Третий день спыть…

– Хай… Може, трохи заспокоиться душа…

У кровати возле Нестора валялись три пустых штофа, опрокинутая чарка. Там же, на полу, стояли тарелки с огурцами, хлебом и с салом. А он то ли спал, то ли лежал с закрытыми глазами.

В зале тем временем тихо размышлял приблудный артиллерист Павло Тимошенко:

– Ну шо такого случилось? Ну, надавали по шиям. Так станем умнишыми! А шо, козаков не били? Ще й як! У Берестечка сколько козаков полягло. Тысячи! И кого роздолбали? Самого Богдана Хмельницького! И шо? Смахнул с себя Богдан стыдобищу, як собака воду, – и через год наголову розгромыв ляхов под Батогом… И Нестор Ивановыч отоспиться… одумаеться…

– Якый ты умный, – сказал Лепетченко. – Ты батьку це росскажи!

– Ага! Зайди до нього! – отозвался и Щусь. – Задом наперед выйдешь… Слухай, Павло, ты ж офицер, хоч и поганенький, петлюровский. Може, пойдешь до нас начальником штаба? Чубенко, я вижу, не тянет. А без штаба, сам знаешь, нема армии.

– А командовать хто будет?

– Найдуться люди, – уклончиво ответил Федос. – А хоть бы и я! Если, конечно, Нестор откажется. Пивгода в плавнях с хлопцами просидел. Не пропали. Так шо опыт имееться.

– Не, Федос, в твою армию я не запишусь, ты извини. У тебя голова со сбитым прицелом. Рвешься командувать, а того не понимаешь, шо тебе этого не дано. Какой из тебя гальванометрист – не знаю, а командир с тебя негодящий. Суеты много, а толку чуть.

– Но-но, полегше на поворотах! – обиделся Щусь. – Полный назад, потому шо…

– Да ты не серчай на меня, Федос. Я ж для твоей пользы. Командиром может быть человек образованный и с особым, командирским, талантом. Также и начальником штаба. А я сам из фейерверкеров. Война научила целить и все такое… а штаб – наука умственна, это мозг армии. А у меня шо? – Он постучал себя по коротко стриженной голове. – «Трубка, целик, ориентир…» И все!

Галдели хлопцы, беседовали. Сочувственно встречали Юрка, который время от времени отлучался, чтоб заглянуть к батьке.

– Ну як там, Юрко?

Он только отрицательно качал головой.

В сопровождении двух «оруженосцев» в зале усадьбы появилась Маруся Никифорова.

– Ну шо, мужики, сидите, як общипанные гуси? Голгочете?

– Маруська! Живая! – удивился Лепетченко. – А мы думали, ты уже в Днепре!

– Выскочила!..

– От вона! – указал пальцем на Марусю Лашкевич, как будто узрел в анархистке облик Жанны д’Арк. – От хто пиде до батька. Вси бояться, а вона сможе!

– Известно, де мужик силой, там баба хитростью! – оскалил зубы Щусь.

– Выручай, Маруся!

Она тяжело, по-мужски, уселась в кресло, которое любезно освободил для нее Лашкевич. Поправила сползшие на живот револьвер и гранаты:

– Ну шо там з батьком? Рассказуйте!

Вечером в дверь комнаты Нестора кто-то негромко постучал. Нестор глядел в потолок, на стук не отозвался.

Дверь открылась, и в комнату решительно вошла Маруся, неся перед собой сковороду с дымящейся жареной картошкой. Юрко, шмыгнув следом, поставил на стол жбан с рассолом, торопливо подобрал тарелки с закуской, ногой затолкал под кровать опорожненные штофы. Маруся ударом сильной руки распахнула окно. Махно спокойно следил за ней, ничему не удивляясь.

Анархистка, страх и гордость Новороссии, налила рассол в глиняную чашку.

– Выпей, батько, рассолу. И ешь! Пока картопля горяча! На сале, с цыбулькою!

– Все-таки утекла од Самокиша? – приподнялся на локте Нестор.

– А ты шо, поминки по мне справляешь? Не выходишь до людей… Шо у тебя за печаль?

Нестор не обращал внимания на ее слова:

– Ну, а як же дамске белье? Бросила добро?

– Еще чего! Вот!..

Она приподняла край длинной балахонистой юбки, и у самых голенищ выглянуло кружево длинных дамских панталон а-ля мадам де Рекамье.

– Все на мне. Четыре пары. Больше не натянула…

Махно не выдержал, тихо засмеялся.

– Слухай, батько! – Она подсела к Нестору на край кровати. – Плохо дело. С Ростова офицерье и казаки сюда идут, в Мелитополи колонисты кучкуются, а с Харькова большевики выступили, Красна армия. А шо оны с собой несуть, сам черт не пойме. Одно известно, анархистов нихто из них не любит… Батько, ешь картошку и пиднимайся! Не отдавай Гуляйпольщину на растерзание!.. Отдохнул – и все! И хватит!

Нестор, склонившись над сковородой, взял в руки деревянную ложку, стал есть. Запивал рассолом. Вытирал рукой капли жира с заросшего щетиной подбородка.

Маруся жалостливо смотрела на него. Ждала.

– Народу прийшло до тебя – тьма. А ты… Ну, дали трохи по морде. Так шо? Батько детей не бросает, Нестор! Люди на тебе надеются.

Нестор молча ел. И лишь когда подчистил сковороду, поднял глаза на Марусю.

– Добре, – сказал он со вздохом. – Скажи Юрку, пусть принесет горячей воды. И бритву…

Не только Нестору Махно трудно было разобраться в клубке политических противоречий и хитросплетений, которые представляла собой Украина. Революции подготавливают умы, а далее властвуют страсти. Тут любой человек запутается. Дирижеров зачастую хватает только на прелюдию, а далее «играют все!».

В собственно России было проще. Большевики отгородились от грозных немцев Брестской капитуляцией: а как еще назвать этот «мир», за который пришлось отдать сотни пудов золота и огромные земли, в том числе нефтеносный Каспий? Кремль принялся укреплять свою власть жесточайшими мерами. Никто не мог помешать. Бывшие союзники вели тяжелейшие бои с получившей подпитку Германией. В свое время Антанта сделала многое, чтобы втянуть неподготовленную Россию в войну, и теперь платила по счетам.