Игорь Болгарин - Хмель свободы

На селе Петлюра тоже не вызывал особого доверия. Его политика классового мира и всеукраинского братства не вдохновляла вкусивших полной свободы и собственной власти крестьян. Прибывшему с фронта солдату невозможно было представить себе братство и равенство с офицером, малоземельщику-крестьянину – с кулаком. Эти люди знали жизнь и ее законы. Равноправие достигалось лишь в бандах, как правило, анархических. Недаром о Махно говорили: «Батько с нами и чарку выпьет, и в бой пойдет, и песню заспивает, и добром поделится…»

Новым органом власти в УНР – Директорией – руководил вначале все тот же Винниченко, а затем Петлюра. Но Симон Васильевич не поладил с писателем и скинул его. Пытался всякими мерами восстановить порядок в Киеве до провинции у Петлюры руки все не доходили. Да и в столице ничего не получалось. Как вспоминают представители Красного Креста, казни продолжались украдкой, ночью, исподтишка. «Встретят на улице человека… похожего на офицера… выведут на свалку, пристрелят и тут же бросят… Или шомполами запорют насмерть, иногда на полусмерть».

Кроме антиофицерских настроений, войска Петлюры были заражены антисемитизмом, непременной болезнью всех крестьянских восстаний на Украине. Карали по тому же принципу «похожести».

…При всем блеске и полновесности армия Петлюры, хорошо снабженная стараниями многих европейских благодетелей, не отличалась ни дисциплиной, ни боевой храбростью, ни ратным умением. Многочисленные экзотические коши и курени, одетые в разные цвета, плохо справлялись даже с отрядами отстаивающих свои «суверенные права» крестьян. От Красной армии, постепенно приобретающей черты профессиональной, как правило, просто бежали. Так, они оставили Киев, не похозяйничав там и месяца. Вскоре от Директории откололась УГА – довольно многочисленная армия Украинской Галицийской республики, которая, волею большинства, переходила то к одной, то к другой стороне.

На востоке уже начали наступление части возрождающейся русской армии, для которой отнюдь не петлюровцы были опасным врагом. Такие районы, как махновская Гуляйпольщина, вообще оставались недоступными для Директории. От Петлюры откололся и создал собственную армию еще один авантюрист (сколько их в России родилось, столь склонных к самозванству!) – атаман Григорьев.

Словом, на Украине творилось черт знает что! Наступило прекрасное время для батек, вождей и атаманов. Богатый край стал лоскутным одеялом, сшитым из разнородных амбиций. Ухватив каким-то образом кусочек власти, люди занимались лишь одним – разрушением. В этой обстановке человек созидания был просто неуместен. Как белая ворона в черной стае.

Бурлила, бурлила Украина, став ареной невиданных противоборств. И всюду, и все – «не на жизнь, а на смерть». Никаких снисхождений. Русское славянство отринуло христианскую мораль и окунулось в языческие времена. Крест в руке святого Владимира, сверкавший над Днепром, померк.

Тьма и кровь!

Украина полыхала. Всюду. Пожарные знают, что существует такой огонь, с которым невозможно справиться, пока не сгорит все, чем питается пламя.

Все Гуляйполе было заставлено возами, ручными таратайками, фурами, а то и просто палатками из дырявой парусины, сквозь которую пробивались дымы костров. Орали дети, лаяли привезенные беженцами собаки, трещали выламываемые на дрова заборы и плетни.

Сплошной табор, а не столица анархической республики.

И в бывшей управе, где заседал Военно-революционный совет анархистов, – всюду обживались люди. Даже в коридорах и каких-то темных закутках. Лишь две комнаты были свободны – служебная, для заседаний, и временно личная Несторова, в которую он перебрался не так давно, после того как от него сбежала симпатичная молодичка Тина.

Из черной гвардии на заседание пришли Лашкевич, Калашник, Щусь, Лепетченко, Левадный, Кляйн, Чубенко. Было и несколько новых командиров: артиллерист Павло Тимошенко, Маруся Никифорова и пошедший на повышение Трохим Бойко. Как водится, было накурено. Жаждущие хлопцы то и дело тянулись к графину с водой. Видать, во время «безвластия» они тоже завивали горе веревочкой.

Над Гуляйпольщиной еще висела пелена зимней украинской ночи. Но ее чернота уже была слегка разбавлена синькой приближающейся весны. Скоро, скоро зальет светом гуляйпольские снега. Здесь, случается, половодье падает сверху, как ястреб, в три-четыре дня солнце растапливает снежную степь, вызвав к жизни робкие поначалу первоцветы. И вот уже на склонах балочек покачиваются тяжелые, мохнатые колокольцы сон-травы, в открытых необъятных просторах начинается кратковременная ярмарка тюльпанов.

Сейчас бы о севе думать, маяться торжеством плуга, тискать жен на пуховых перинах от предвесеннего непонятного буйства жизненных соков, а лучшие мужики вот уже второй год, обкуривая друг друга махоркой, мучаются переделкой мира, тоскуют о близком рае.

В открытую форточку тяжелыми слоями поверху вытягивался махорочный дым, а ночь впускала в ответ свежесть предстоящих природных перемен, для которых не надо ни заседаний, ни споров.

На столе была расстелена когда-то хлопцами подаренная Нестору немецкая карта, исчирканная всякими стрелочками и значками. Отгибающийся край прижимал батьков револьвер.

– Ну шо, «булгахтер»? Сколько в нашей казне грошей? – Нестор обвел воспаленным взглядом приятелей и остановил его на Лашкевиче: – Первый вопрос: як людей будем кормить, одевать? Скажи нам як начснабжения и финчасти: сколько еще у нас грошей осталось?

– Яки там гроши, батько! Пусто! – виновато глядя поверх очков на батьку, ответил Тимош. – В нашей казне даже мыши не бегають. Шо Марко за пазухой з Катеринослава принис, та я трохи… – печально доложил он. – Коня доброго не купыш.

– Так. С этим все ясно! – глядя в стол, вздохнул Нестор. – А може, нам разведка шо-то хорошее доложит?

– Кадеты в Мариуполе и Бердянске, – встал Кляйн. – С песнями идут.

– С песнямы? – удивился Трохим Бойко. – Оте пацаны с краснымы погонамы?

– Не, Трохим, то не пацаны. Кадеты – конституционни демократы, – пояснил Махно. – Они – за буржуазну республику. С них в основном и формирует свою армию Деникин. Понял?

– Чого ж не понять? Буржуйска армия! Короче, беляки, – развел руками Трохим. – А чого з таким вывертом? Ну, чого с песнями?

– Сыльно в соби уверени.

– Щусь!

– От Волновахи в наши края Шкуро продвигается – тысяч пять кавалерии. От Мелитополя идут объединенни отряды офицеров и немецких колонистов. Тысячи тры, може, больше. Командует якыйсь генерал… як его… не то Кило, не то Тило.

– С трех сторон, значит? – подвел итог Махно и перевел взгляд на Чубенка: – А шо на севере, в Катеринославе?