Игорь Болгарин - Хмель свободы

– Вроде и есть. Алёшка Чубенко. Но слабенький. Грамотешки маловато. Командир боевой, с шашкой родился, а от карта для него як для меня Библия. Потому и предлагаю тебе. Партизанскую войну понимаешь. И дисциплина у тебя в отряде есть. Заметил!..

Он разлил в чарки самогон. Черныш поднес к губам свою, но отставил, задумавшись: уж больно неожиданное было предложение.

– Хорошо, шо ты машинист, а не какой-то там, из офицеров, – сказал Махно. – У нас все-таки особая армия… – подумав, добавил: —…будет. У нас повстанчество. И война у нас особая. Не по уставам… Поздравляю с высокой должностью!

– А я еще согласия не давал.

– Ты ж молчишь. А в народе як говорят: молчание – согласие.

Они выпили.

– Свой отряд кому сдашь?

– Есть у меня хлопец… – Черныш подошел к двери, окликнул: – Митька!

Хлопец, вероятно, все время стоял неподалеку, охранял командира, потому что возник в двери сразу. Черноволосый, горбоносый, с серьгой в ухе, бывалый контрабандист, с легкостью перешедший в анархисты.

– Дмитро Садираджи, – отрекомендовал Черныш. – Ему и полк можно доверить.

Махно придирчиво оглядел грека и остался доволен. Сказал:

– Жить будете в имении. Тут, в моей комнате. Негоже начштаба и его ближайшему командиру где-то в клуне ютиться.

– А ты как же? – удивился Черныш.

– Козак не без доли. Я ж все-таки гуляйпольский…

…Вечером Нестор в сопровождении верного Юрка Черниговского подошел к старенькой хатке, где жила мать вместе с вдовами-невестками и многочисленными внуками. Постучал в дверь:

– Мамо, пустить переночевать!

Услышав голос сына, Евдокия Матвеевна отодвинула дверной засов:

– Господь мылостывый! Нестор?..

Она обняла Нестора. Обеспокоенно спросила:

– Шось случилось? У тебе там – господська комната, а у нас така теснота.

– Гостям свою комнату уступил, мамо!

– О господы! Кругом ця клята война! А люды чи подурилы? Ще й в гости ездять!.. Де ж тоби постелыть?

– На полу кожушка киньте… Шо козаку треба? Степу, хлеба та неба… Де козак спыть? А там, де стоить…

– Все шуткуешь, бидолага… – шмыгнула носом мать. – Все за волю борешься, за щастя для людей!.. А у самого… ни дому свого, ни жинкы, ни диточок…

Вся хата полна спящей родни – от года до двадцати с гаком. Сопят, ворочаются, кашляют во сне…

Нестор кинул кожушок в угол, на глиняный пол. Умостился, свернувшись по-собачьи. Юрко, оглядев комнату, вышел из хаты.

…Близ управы стояли, гутарили ближайшие соратники Нестора. Некоторые были навеселе: на то и вечер.

Белые стенки хат были подсвечены пламенем костров. Иные коммунары, лузгая семечки, грелись у огня, а те, кто приехал уже в сумерках и не успел найти для себя жилья, что-то варили. Плакал ребенок. Беспокойно кудахтали куры, привезенные на телеге. Кони хрустели муравой, наощупь выедая ее по краям улицы.

Черногвардейцы остановили Черниговского.

– Юрко, подь сюды! – позвал адъютанта Щусь и, понизив голос, спросил: – Куды батько подався? До якоись крали? – В его голосе звучала надежда.

– Та не, – ответил Черниговский. – У матери ночуе. Ниде йому.

– А в своей фатере? – удивился Щусь.

– Там тепер новый начальнык штабу.

– Это конечно… Начальнык штаба нам нужный, – без всякого энтузиазма произнес Щусь. И тут же, вздохнув, признался: – А я подумав, може, батько бабу себе нашел…

– Нельзя батьку без жинкы, – согласился Лашкевич, как бы продолжая не сейчас начатый разговор. – Оно даже и якось несолидно.

– Народу у нас теперь – считай, армия! – поддержал «булгахтера» Калашник. – Батьку авторитет нужон. А без жинкы не то. Як все равно в форме, а без штанов.

– А шо ж тут сделаешь? – спросил Юрко. – Была Тинка. Втекла.

– Шо Тинка? Тинка-картинка! А йому нужна сурьезна женшина, з характером и шоб анархического направления ума! Ну и шоб уважалы ее вси у войске. Шоб була, як… як… – Лашкевич не нашел подходящих слов и жестами обрисовал будущую желаемую «матушку». Он словно бы поднял на растопыренных пальцах что-то весомое, значительное, но хрупкое, как двухведерную бутыль.

– Я уже не раз говорыв: окромя Маруськи Никифоровой другой такой на всей Катеринославщине не найти, – настаивал Каретников. – Хочь шо кажить, а баба настояща!

– В Добровеличковки в школи вроди вчителька есть, – возразил Лашкевич вкрадчиво. – Дитей учить цьому… анархизму. Подменку нам готове.

– Шо, уже и в школи така наука? – удивился Юрко.

– Про анархизм она сама придумала. А так вроде по арифметыци, по всяким такым наукам. Но в анархизми розбыраеться.

– Но Маруська настоящая анархистка, в боях проверена, бойова! – не согласился Щусь. – От если б было от батькы такое задание, я б и эту, добровелычковскую, с собою на какое-то боевое задание взяв. Проверил бы…

– Во-во! Ты провирыш, – язвительно усмехнулся Лашкевич. – Ты уже половину гуляйпольских дивчат провирыв…

Польщенный Щусь тряхнул непокорным чубом. Красавец, ничего не скажешь. И бескозырка с облинявшими золотыми буквами «Иоанн Златоустъ» хоть и помятая-потертая, но лихая, даже не поймешь, как она на голове держится. Черный щегольской жупанчик, перетянутый в талии офицерским ремнем. Кожаная никулинская амуниция: вниз и поперек – ремни, и маузер, и бинокль, и шашка с темляком, и карабин, и гранаты! Герой!

– Не завидуй, Тимош! – весело огрызнулся Щусь. – Сколько мужиков в империалистицку повыбили. Я й стараюсь… восполняю.

– Дывысь, Федос! – процедил сквозь зубы Лепетченко. – Если батько имее до Маруськы серьезни выды чи на цю глаз положе – то за таку пробу вин з тобою знаешь шо сделае?

Щусь несколько потускнел:

– Я к чему?.. Говорят, шо она сильно люта! Надо бы проверить. Батьку шибко люта тоже не нужна, хоть и анархистка.

– Ты про Маруську чи про цю, добровелычковску?

– Про Маруську.

– Може, вона й не люта. Бачь, нашла до нього подход: картопельку йому жарыла. На сале, – рассудил Каретников. – И на выд пидходяща. Може, хай бы женывся!

– Ну, если б я на всих бабах, шо мени картошку жарылы, женывся, ей-бо, став бы турецькым султаном, – вмешался в разговор до сих пор молчавший Трохим Бойко. – Вопрос сурьезный. Не нам його ришать. Наше дело – воювать!

– Война войной, а баба батьку нужна! – решительно высказался Лашкевич. – Пидведем итог! Имеем дви кандидатуры. И надо ришить! Гуртом!

– Ну да! Собранием! – рассмеялся Юрко. – Вы хоть батьку известить, а то женыте, а вин и знать не буде, шо жонатый!

– Зеленый ще ты, Юрко, зубы скалыть, – отрезал Трохим. – У батька нема времени, соображаешь? И потом, батькова жинка всих нас касаеться. Яка буде жинка, така буде й война. Бо од неи батькове настроение. Скилькы мы не будем шось ришать, а батько з жинкою подилыться. И шо? Ночна кукушка всих перекукуе!