Игорь Болгарин - Гуляйполе [litres]

– Ни! Поклады на место! А шо там ще?

– Кресло! Тилькы дуже тяжоле.

– Ну, потрудысь!

И хлопец вывалил из окна громоздкое кресло, красивое, прихотливо изогнутое, обтянутое шелковым штофом.

– Сава! Савелий! – обернувшись, закричал в темноту Юхим. – Пидганяй сюды бричку!

…Возле полицейской управы скучились брички, кареты с беженцами. Подъезжали еще какие-то таратайки. Горели факелы в руках слуг, и это театральное освещение только усиливало драматизм происходящего.

Испуганно гомонили женщины, дети, держащие на руках кошек, собачек, кукол. Взрослые рассказывали друг другу о нападениях на усадьбы. Истории были похожи и состояли главным образом из аханья и восклицаний.

Наскоро одетые, но сохранившие благообразие господа обступили пристава Карачана.

– Иван Григорич, громят Успеновку!

– Спасайте, Иван Григорович, Шагаровку. Там все горит!

Растерянный Карачан едва успевал отвечать на просьбы, мольбы съехавшихся сюда за спасением землевладельцев:

– Счас, господа! Счас! – И, обернувшись, крикнул в темноту: – Бычков! Езжай в Шагаровку!

– Шо ж я з одной рукой?

– Давай-давай!

– Слухаюсь!

– Баланюк!

– Баланюк поскакав в Святодуховку! – раздалось из темноты.

– Это ты, Якым? Бери, хто там еще есть! Скачить в Успеновку!

– Зараз! – ответил Яким Лепетченко. – Тилькы коней напоим!

Карачан стоял у ворот полицейской управы в окружении умоляющих его помещиков.

– Иван Григорьевич, ради Бога! В Новоселках бандиты! Там моя Анна Федоровна осталась!

– Та шо ж я сделаю? – закричал Карачан. – Все мои люды в разъезде. Я один тут! На все Гуляйполе!..

…К усадьбе пана Данилевского подступали хлопцы из ватаги Нестора Махно под командой Семенюты.

– Имение не палить! – велел Андрей. – Ты, Карета, подпали только он тот сарайчик, что на краю. Шоб светлее было!.. Спички есть?

– Кресало!

Хлопцы открыли беспорядочную стрельбу по усадьбе, полезли через ограду.

Каретников у крытого камышом сарая чиркал обломком напильника о кремень. Потянулся слабенький дымок. Трут начал тлеть…

Раздув огонек на конце фитиля, Семен сунул трут в пучок сухой травы, принялся фукать, закрыв слезящиеся от дыма глаза. И вот уже робкое пламя поползло вверх, к камышовой крыше. Огонь быстро охватил сарай. А где-то рядом кричали перепуганные куры, гоготали гуси, визжали свиньи…

В доме Данилевских, однако, паники не было. В высоких, кое-где уже разбитых окнах играли отблески пламени. Командовал здесь молодой пан Владислав, дослужившийся уже до прапорщика, – его, похоже, даже увлекала возможность настоящего, не учебного боя.

– Вы, папа, лучше уйдите в покои, – попросил он отца. – И, пожалуйста, не выглядывайте в окна.

Но пан Данилевский, в халате и ночном колпаке, приникнув к окну, держал в руках инкрустированную капсюльную двустволку. Он отмахнулся от сына и, что-то выцелив, выстрелил. Судя по его взгляду, промазал. Немудрено: мечущиеся огни, мечущиеся люди, крики, треск, дым. Это не охота с загонщиками и собаками на кабана. И рука подрагивает, и глаз бегает.

– Винцуся, а ты почему здесь? – увидев юную сестричку, возмущенно спросил Владислав. – Эй, кто-нибудь! Отведите девочку в покои!

Девочку увели.

Пули, разбивая стекла, впивались в стены. Разлетелись куски позолоченного багета: картина, изображавшая одного из Данилевских в казацком чекмене, наклонилась набок.

Владислав приказал работникам:

– Павло! К тому окну… Грыць, беги на чердак! Со слухового окна хорошо видно… Алешка, давай сюда!

В руках работников оказались дорогие ружья из коллекции Данилевских. Все эти хлопцы не раз принимали участие в охотничьих панских забавах, знали дело и неслучайно считались гайдуками.

– Степан! Возьми мою трехлинейку! – Прапорщик кинул винтовку конюху. Молодой Данилевский был в одной нательной рубахе, но в пылу боя он разорвал ее, приник к окну с длинноствольным револьвером в руке.

Усадьба огрызалась огнем. Из окон летели жаканы и картечь.

…Прямо перед лицом Федоса картечь выломала штакетник, осыпав хлопца щепками. Он выдернул крупную занозу из щеки, размазал рукавом кровь.

Весь двор освещался пламенем горящего сарая, и приблизиться к дому было невозможно, не попав под обстрел.

Федос обернулся к Семенюте:

– Отстрелюються, падлюки! Дай бомбу, Андрюха, я з тылу зайду.

– Не надо! – сказал Семенюта и исчез.

Он отыскал Хшиву, который методично, но без особого прицела палил из револьвера в сторону дома, явно наслаждаясь самой стрельбой.

– Хшива, гуляйпольского пристава знаешь?

– Видел когда-то. Но познакомиться не довелось, – усмехнулся Шмерко.

– От и хорошо, шо не познакомился. Бежи до полиции, скажеш приставу Карачану, шо пан Данилевский просит помощи. Обязательно Карачану!

– Шуткуете? Зачем он вам, той Карачан?

– Очень даже нужен!

– А-а, шо-то понимаю. – На лице Хшивы мелькнула плутоватая улыбка. – Я мигом!

И он растворился в темноте…

…Карачан все еще находился в окружении землевладельцев, когда к полицейской управе прибежал разгоряченный Хшива. В свете факелов его худое и обычно бледное лицо казалось багровым. Блестели капельки пота.

– Пан пристав! – закричал он взволнованно. – Пан Данилевский просят подмогу!

Выстрелы были хорошо слышны даже издали, и виднелось зарево в стороне усадьбы Данилевских.

– Сам вижу! Только некого послать, одын на хозяйстве остався.

– Пан просыли, щоб вы самолично.

– И коней нема, все в разгоне, – откашлялся пристав. – А ты хто?

– Я?.. Это… казачок. У пана генерала в прислугах, – нашелся Хшива. – Так шо передать?

– Передай… – Карачан сам не знал, как поступить. – Передай, може…

– За «може» мне от пана батога достанется.

– Сгинь! – Пристав отвернулся. Но, вздохнув, принял новое решение: – Скажи пану, счас явлюсь!

Хшива заторопился обратно.

– Чорт бы побрал этих отставных генералов, – пробормотал пристав. Взяв карабин, он громко обратился к помещикам: – Господа, может, хто со мной? Надо помочь Данилевскому.

Никто не откликнулся.

– Ну, может, хоть коня хто дасть?

И снова молчание. Волна людей, осаждавших пристава, даже как бы отступила.

– Эх, господа! Перебьют вас бунтовщики по одиночке! – упрекнул Карачан землевладельцев и неохотно ушел в темноту.

На дороге, ведущей к усадьбе Данилевских, Андрей Семенюта и Хшива ждали пристава. За их спинами, неподалеку, догорал сарай и были слышны сухие щелчки револьверных и винтовочных выстрелов, буханье дробовиков. Там все освещалось вспышками огня. Но канава, где залегли анархисты, оставалась во мраке.

Семенюта и Хшива заслышали далекие шаги. Андрей, передернув затвор, послал в казенник «манлихера» патрон.