Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

Иногда выпадал благоприятный день, и Шон быстро находил след, преследовал, убивал и в тот же вечер возвращался в лагерь. Но чаще, когда стадо слонов двигалось быстро, или земля была тверда и следа не было видно, или ему не удавалось пристрелить животное с первого выстрела, Шон задерживался на неделю и больше. Всякий раз, когда он возвращался, они устраивали маленький праздник, выпивали, разговаривали, смеясь так громко, что во мраке ночи их голоса разносились далеко, допоздна играли в карты, расположившись на полу фургона между койками, или читали друг другу вслух книжки, которые Дафф прихватил с собой из Претории. Потом через день или два Шон снова уходил на охоту со своими собаками и оруженосцами.

Это был совсем другой Шон, совсем не тот, который ходил к проституткам в Оперный театр или заседал в отделанных панелями кабинетах на Элофф-стрит. Вьющаяся борода его теперь была нечесана, ее давно не касались ножницы цирюльника, и она свисала чуть не до живота. На жарком солнце бледный цвет лица и рук сменился темно-коричневым, как у буханки только что испеченного хлеба. Штаны, некогда так туго обтягивающие ягодицы, что, казалось, вот-вот разойдутся по швам, висели свободно, руки окрепли и стали объемнее, а слой жирка уступил место твердым мышцам. Ходил он теперь прямее, двигался быстрее и смеялся охотнее и чаще.

А вот Дафф внешне почти не изменился. Он так и остался сухощавым, с костлявым лицом, каким был всегда, только в глазах исчезло прежнее беспокойство. Речь и движения стали размереннее, а золотистая борода, которую он отрастил, странным образом молодила его. Каждое утро, взяв с собой одного из зулусов, он уходил из лагеря и до самого вечера бродил по бушу, тюкал своим геологическим молотком по встречавшимся ему на пути скальным образованиям или сидел на корточках на берегу ручья и промывал в своей бадье песок вперемешку с мелкими камешками. Вечером неизменно возвращался в лагерь и изучал собранные за день образцы. Потом выбрасывал, мылся и садился у костра с бутылкой и двумя стаканами. За ужином то и дело прислушивался, не лают ли собаки, не храпят ли, не стучат ли копытами лошади в темноте, не слышится ли голос Шона. Если ничего такого не случалось, он убирал бутылку и отправлялся спать в свой фургон. Без друга ему было одиноко – не то чтобы очень, но как раз достаточно, чтобы радоваться, когда Шон возвращался.

Они постепенно двигались к востоку. Очертания Зутпансбергского хребта становились все ниже, линии его смягчались, а крутизна гор уменьшалась, пока не превратилась в некое подобие хвостика самого хребта. Шон съездил на разведку и нашел перевал; они поднялись к нему со всеми своими фургонами, перешли хребет и спустились в долину реки Лимпопо. Здесь характер местности снова изменился: перед ними раскинулась плоская, заросшая терновником равнина. Пейзаж оживляли там и сям растущие баобабы, деревья с высокими широченными стволами, увенчанные скудным хохолком ветвей. Вода попадалась редко, поэтому во время каждой стоянки Шон ехал вперед в поисках следующего источника, и как только находил – трогался в путь весь караван. Но охота была удачной, поскольку вся дичь сосредоточивалась вокруг изолированных водопоев. Путешественники не преодолели и половины пути от горного хребта до Лимпопо, как Шон успел наполнить слоновой костью еще один фургон.

– Думаю, возвращаться будем тем же путем, как считаешь? – спросил Дафф.

– Скорей всего, – согласился Шон.

– В таком случае не вижу смысла тащить с собой тонну слоновой кости. Давай закопаем ее где-нибудь здесь, а на обратном пути заберем.

Шон окинул его задумчивым взглядом:

– Раз в году тебе в голову приходят неплохие идеи. Мы так и сделаем.

Следующий лагерь оказался довольно неплохой. Здесь была вода – примерно акр грязной жидкости, не слишком соленой от слоновьей мочи, какими были некоторые прежние источники; кроны диких смоковниц создавали тень, рядом располагалось неплохое пастбище, обещающее подкормить буйволов, серьезно исхудавших с тех пор, как они спустились с хребта. Они решили разбить здесь лагерь и как следует отдохнуть; кроме того, следовало закопать слоновую кость, в фургонах кое-что починить или укрепить, дать зулусам и животине нагулять немного жирка. Но прежде всего надо было выкопать большую яму и уложить туда сотню с лишним бивней. Закончили они с этим делом только к вечеру третьего дня стоянки.

Сидя в лагере, Шон с Даффом любовались кровавым закатом солнца. Наконец светило скрылось, и облака окрасились в серовато-белый и сиреневый цвета. Опустились короткие сумерки.

Кандла подбросил в костер дров, огонь вспыхнул и загорелся ярче. Поужинали жареной печенкой антилопы куду, кусками аппетитного мяса, окруженного желтыми кольцами жира, а запили все это бренди и кофе.

Разговор скоро увял и сменился умиротворенным молчанием: оба очень устали. Друзья смотрели на огонь; им было лень сейчас даже шевельнуться, а чтобы добраться до своих коек, требовалось усилие. Шон с интересом наблюдал за изменчивыми картинами в пламени костра, в его пылающих углях: ему виделись какие-то призрачные лица, вспыхивающие и через мгновение исчезающие. Вот в пламени возник крохотный храм, и тут же огненный Самсон выдернул из-под него колонны – храм разлетелся на тысячу искр; горящая лошадь вдруг как по волшебству превратилась в изрыгающего синее пламя дракона.

Шон отвернулся, чтобы дать отдых глазам, а когда посмотрел снова, увидел маленького черного скорпиона, шустро выскочившего из-под отставшей коры одного из поленьев. Скорпион поднял хвост, как танцор фламенко – руку; пляшущие вокруг языки пламени отражались в его блестящем панцире. Дафф тоже наблюдал за скорпионом, наклонившись вперед и упершись локтями в колени.

– Интересно, укусит сам себя, чтобы до него не добралось пламя? – тихим голосом проговорил он. – Я слышал, они так делают.

– Нет, – отозвался Шон.

– Почему?

– Только у человека хватает ума самому завершить то, что и так неизбежно. У всех остальных существ слишком силен жизненный инстинкт, – ответил Шон.

Скорпион бочком отбежал в сторону, спасаясь от ближних языков пламени, и снова остановился с поднятым легко подрагивающим жалом.

– А кроме того, – закончил Шон, – собственный яд на него не действует, так что выбора у него нет.

– Мог бы просто прыгнуть в огонь и разом покончить с этим, – пробормотал Дафф, явно подавленный этой маленькой трагедией.

А скорпион, пытаясь вырваться из огненного кольца, пошел на последний, отчаянный забег. Его хвост повис, он уже не мог крепко держаться коготками за грубую поверхность коры; от невыносимого жара он весь сморщился, лапки его изгибались кверху, а хвост обмяк. Желтые языки пламени ласково облизывали его, и блестящее тельце его тускнело, окрашивалось в цвет смерти. Полено опрокинулось, и маленькое пятнышко исчезло.