Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

Задули октябрьские ветры, предвестники сезона дождей: горячие, несущие с собой кучи пыли, мгновенно высушивающие с лица и тела пот, который не успевает принести никакой прохлады; ветры, вызывающие такую страшную жажду, что звери не боятся приходить на водопой днем, на виду у всего лагеря.

У Шона давно хранилось под кроватью полдюжины бутылок вина, и в тот последний день он взял четыре бутылки и завернул их во влажную мешковину, чтобы вино стало прохладнее. Потом, как раз перед ужином, принес их в хибарку к Даффу и поставил на стол. Дафф внимательно наблюдал за его действиями. Шрамы на лице его почти полностью зажили, оставив на бледной коже лоснящиеся красные отметины.

– «Шато Оливье», – сказал Шон.

– Вино неплохое, – кивнул Дафф, – скорей всего, бьет по мозгам.

– Не хочешь – не надо, давай отнесу обратно, – сказал Шон.

– Прости меня, дружок, – быстро исправился Дафф, – я не хотел тебя обидеть. Это вино мне сегодня как раз по настроению. Ты знал, что это вино вызывает печаль?

– Чепуха! – возразил Шон, вворачивая штопор в первую пробку. – Вино – это радость.

Он налил немного Даффу. Тот взял стакан и, протянув к огню, посмотрел жидкость на свет:

– Ты видишь, Шон, только то, что лежит на поверхности. Хорошее вино всегда содержит в себе частицы трагедии. Чем лучше вино, тем больше в нем печали.

Шон недоверчиво хмыкнул:

– Не понимаю… Растолкуй.

Дафф поставил стакан и устремил на него пристальный взгляд:

– Как думаешь, сколько понадобилось времени, чтобы это вино достигло нынешнего совершенства?

– Ну, как сказать… Лет десять, пятнадцать.

Дафф кивнул:

– А теперь мы возьмем и выпьем его. Многолетний труд уничтожится в одно мгновение. Ведь это очень грустно, ты не считаешь?

– Боже мой, Дафф, ты все видишь в мрачном свете.

Но Дафф не слушал его:

– Это как раз и есть то общее, что есть у человека с вином. Совершенство они обретают только с возрастом, в течение всей жизни и постоянных поисков. А когда обретут, их настигает смерть.

– Так ты считаешь, что всякий долгожитель достиг совершенства? – усомнился Шон.

– Плоды винограда могут созревать на плохой почве, другие бывают поражены болезнью до того, как отправились под пресс, третьи испорчены неправильным, небрежным уходом виноградаря… не из всякого винограда получается хорошее вино.

Дафф взял стакан, пригубил.

– А человеку, – продолжал он, – требуется гораздо больше времени, и он должен обрести совершенство не в тишине и спокойствии, как вино в бочонке, да еще в погребе, но в кипящем котле жизни. Вот почему его трагедия глубже.

– Да, но никто не живет вечно, – возразил Шон.

– И ты думаешь, жизнь от этого становится менее грустной? – покачал головой Дафф. – Нет, дружок, ошибаешься, не становится. Наоборот, наша трагедия только глубже. Если бы присутствовала хоть какая-то надежда, что хорошее в нас не умрет… Но пока я вижу одну только безысходность. – Дафф откинулся на спинку кресла; исхудалое, мрачное лицо его было бледно. – Но даже это я бы мог принять, если бы мне было отпущено больше времени.

– Хватит, мне надоел этот разговор! – резко прервал его Шон. – Поговорим о чем-нибудь другом. Не понимаю, о чем ты так беспокоишься. Похоже, пить тебе еще рановато. Да у тебя впереди еще лет двадцать, а то и все тридцать.

Дафф поднял голову и в первый раз за весь вечер посмотрел на друга:

– Это правда, Шон?

Шон не смог выдержать его взгляда. Он уже знал, что Дафф умрет.

Дафф усмехнулся своей кривой усмешкой и снова уставился на стакан. Улыбка его медленно увяла, и он заговорил снова:

– Если бы только у меня было больше времени, я бы это сделал. Нашел бы слабые места и укрепил бы их. Нашел бы ответы на многие вопросы. – Тут голос его зазвучал громче. – Ведь я смог бы! Я знаю, что смог бы! О господи, сейчас я еще не готов. Нужно еще время. – Голос его задрожал, взгляд стал пугливый, затравленный. – Слишком рано… слишком рано!

Шон не выдержал: вскочив, он схватил Даффа за плечи и потряс их.

– Заткнись! – заорал он. – Заткнись, будь ты проклят!

Дафф тяжело дышал, дрожащие губы его раскрылись. Он прикоснулся к ним пальцами, словно хотел унять эту дрожь.

– Прости меня, дружок… я не хотел уходить вот так.

Шон отпустил плечи Даффа.

– Оба мы хороши… злимся, орем друг на друга, – сказал он. – Все будет хорошо, погоди, вот увидишь.

– Да, все будет хорошо.

Дафф запустил пальцы в волосы, убрал их со лба.

– Открой-ка еще бутылочку, дружок.

В ту ночь, когда Шон ушел спать, Даффу снова приснился тот же сон. Вино успокоило его нервы, и на этот раз он не просыпался. Воображение его разыгралось – он изо всех сил пытался проснуться, вернуться к реальности, но лишь ненадолго выныривал на поверхность и снова погружался в дебри пугающего сна.

На следующее утро Шон пришел в хибарку друга пораньше. Несмотря на то что в тени густых ветвей дикой смоковницы еще сохранялась ночная прохлада, день обещал быть сухим и жарким. И животные это чувствовали. Тягловые буйволы сбились между деревьями в кучу – с водопоя двигалось небольшое стадо антилоп канна. Самец с короткими толстыми рогами и темным пучком волос на лбу уводил своих самок куда-нибудь подальше от солнца, в прохладную тень.

Шон стоял на входе в хибару и ждал, пока глаза не привыкнут к полумраку, царящему внутри. Дафф не спал.

– Вставай, лежебока, все бока пролежишь, не сможешь радоваться жизни.

Дафф сбросил ноги с матраса и застонал.

– Что ты вчера подмешал в это вино? – спросил он, осторожно потирая виски. – Голова раскалывается, словно на ней сотня чертенят отплясывает дикий казацкий танец.

Шон сразу встревожился. Он положил руку другу на плечо, ожидая почувствовать жар, но тело Даффа было прохладным. Шон облегченно вздохнул.

– Завтрак готов, – сообщил он.

Дафф поковырялся в тарелке с кашей, едва притронулся к жареной антилопьей печенке. Он то и дело закрывал глаза, стараясь не смотреть на солнечный свет, а когда выпили кофе, сразу отодвинул стул:

– Пойду положу свою нежную головку на подушечку.

– Вот и хорошо, – сказал Шон и тоже встал. – У нас кончается мясо. Схожу поохочусь, попробую добыть кого-нибудь.

– Нет, останься, поговори со мной, – быстро проговорил Дафф. – Можно в карты сыграть партию-другую.

Они давненько не брали в руки колоды, поэтому Шон с готовностью согласился. Он уселся в изножье кровати Даффа и за какие-нибудь полчаса выиграл тридцать два фунта.

– Играть разучился, надо как-нибудь тебя поучить… если ты не против, конечно, – хвастливо заявил Шон.

Дафф раздраженно бросил карты на стол.

– Все, что-то больше не хочется, – сказал он и прижал пальцы к закрытым векам. – Голова трещит так, что ничего не соображаю.