Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

– Спать не хочется?

– Нет. Может, что-нибудь почитаешь?

Дафф взял со столика рядом с кроватью книгу в кожаном переплете и бросил ее на колени Шону. Это был роман «Холодный дом» Диккенса.

– С какого места начать? – спросил Шон.

– Не важно, я знаю его почти наизусть, – сказал Дафф, лег на спину и закрыл глаза. – Начинай откуда хочешь.

Шон начал читать. Читал полчаса, спотыкаясь чуть не на каждом слове, – у него никак не получалось ухватить их ритм. Пару раз он поднимал голову и смотрел на Даффа. Тот лежал неподвижно, лицо его слабо блестело от пота, и шрамы были особенно заметны. Дышал он легко и свободно.

В такое жаркое утро Диккенс – прекрасное снотворное: веки Шона отяжелели, читал он все медленнее, потом вовсе остановился. Книга соскользнула с коленей на пол.

Сквозь дремоту Шон услышал легкое позвякивание цепи. Он сразу проснулся и бросил взгляд на кровать. Рядом с ней, низко согнувшись, как обезьяна, стоял Дафф. В глазах его горело безумие, щеки подергивались. Оскаленные зубы покрывала желтоватая пена, она же оставила тонкую полоску на губах.

– Дафф… – начал было Шон, и Дафф немедленно бросился на него, скрючив пальцы и издав горловой крик, уже не человеческий, хотя еще и не звериный.

Шон ощутил в груди ледяной ком ужаса, ноги его подкосились.

– Нет! – крикнул он, но тут цепь зацепилась за ножку кровати, и Дафф на нее опрокинулся, не успев вонзить зубы в парализованное страхом тело Шона.

Шон бросился бежать. Выскочив из хибары, он помчался в буш. От страха у него дрожали ноги и перехватывало дыхание, сердце замирало, а легкие отказывались работать.

Ветка, больно хлестнувшая по лицу, привела его в чувство. Он замедлил бег, затем, тяжело дыша, остановился и оглянулся в сторону лагеря. Подождал, пока организм не придет в норму, усилием воли подавил страх – осталось только тошнотворное ощущение в животе. Потом, обойдя колючий кустарник, приблизился к лагерю с противоположной стороны от убежища Даффа.

В лагере было пусто: все, как и Шон, страшно перепугались и разбежались. Он вдруг вспомнил, что в халупе у Даффа осталась его винтовка, стоящая как раз возле его кровати. Он полез в свой фургон и торопливо открыл ящик с новенькими, еще не использованными винтовками. Пока возился с затвором, руки его дрожали – еще бы, в любой момент цепь может порваться, и он с ужасом представлял, как за спиной снова раздается тот нечеловеческий крик. Он нашел висевший на спинке кровати патронташ, зарядил винтовку и взвел курок. Основательный вес оружия из железа и дерева в руках немного его успокоил. Он снова почувствовал себя мужчиной.

Шон прыжком выбрался из фургона и, держа винтовку наготове, осторожно вышел за пределы лагеря, обозначенные поставленными в круг крытыми повозками.

Цепь все-таки выдержала. Дафф стоял в тени дикой смоковницы и дергал ее, пытаясь порвать, при этом тихо поскуливая, как новорожденный щенок. Он стоял к Шону спиной совершенно голый, сорванная одежда валялась тут же на земле.

Шон медленно направился к другу. Остановился на расстоянии, куда не могла достать цепь.

– Дафф! – неуверенно позвал он.

Дафф резко повернулся, полуприсел и сжался; золотистая борода его была густо покрыта пеной. При виде Шона он оскалил зубы и с воплем бросился вперед, но цепь натянулась и удержала его, опрокинув на спину. Он кое-как поднялся на ноги и, не отрывая от Шона алчных глаз, снова рванулся к нему.

Шон отпрянул, вскинул винтовку и прицелился Даффу в переносицу.

Поклянись! Поклянись, что не поднимешь на меня винтовку.

Прицел Шона дрогнул. Он медленно продолжал пятиться.

По ногам Даффа текла кровь. Стальные звенья цепи содрали с его бедер кожу, но он все рвался, натягивая цепь и изо всех сил стараясь достать Шона.

Но и Шон был скован, как цепью, своей клятвой. Он не мог выстрелить.

Шон опустил винтовку и с бессильной жалостью смотрел на друга.

Наконец к нему подбежал Мбежане:

– Уходи, нкози. Если не можешь покончить с ним, уходи. Ты ему уже не нужен. Он видит тебя и еще больше злится.

Дафф с воплями продолжал натягивать цепь. Истерзанный торс кровоточил, кровь капала на землю, повисала на волосатых ногах, липкая, как расплавленный шоколад. С каждым рывком голова его дергалась и изо рта летели брызги пены, попадая ему на грудь и на руки.

Мбежане повел Шона обратно в лагерь. Остальные зулусы уже собрались, и Шон взял себя в руки, чтобы отдать необходимые распоряжения:

– Я хочу, чтобы все отсюда ушли. Заберите с собой одеяла, еду и разбейте лагерь на другом берегу водопоя. Когда все кончится, я за вами пришлю.

Шон дождался, пока все собрали пожитки, а когда они уже уходили, подозвал Мбежане.

– Что мне делать? – спросил он.

– Что ты должен делать, когда твоя лошадь сломает ногу? – вопросом на вопрос ответил зулус.

– Но я дал ему слово. – Шон в отчаянии покачал головой, глядя туда, откуда доносились бессвязные вопли Даффа.

– Нарушить клятву способен только негодяй или человек очень храбрый, – просто ответил Мбежане. – Мы тебя подождем.

Он повернулся и пошел за остальными.

Когда все скрылись из виду, Шон затаился в одном из фургонов и сквозь дырку в брезенте стал наблюдать за Даффом. С лицом совершенного идиота тот тряс головой и, натянув цепь и волоча ноги, расхаживал по кругу. Потом боль, видимо, заставила его лечь; он принялся кататься по земле, яростно чесать голову, рвать на себе волосы и царапать лицо, оставляя на щеках длинные кровавые следы. Шон слушал эти звуки, издаваемые безумным: Дафф вопил, не понимая, почему ему больно, бессмысленно хихикал и рычал. Да, до ушей Шона снова доносилось все то же ужасное, жуткое рычание.

Раз десять он прикладывался к винтовке и смотрел на друга через прицел, держа его на мушке, пока глаза ему не заливал пот, все впереди расплывалось; Шон снова и снова клал винтовку в сторону и отворачивался.

Там, на цепи, умирал его друг – нет, больше чем друг, там билась в агонии частица самого Шона. Его молодость, его веселый смех, беззаботная любовь к жизни… Он снова подкрадывался к дырке в брезенте и смотрел.

Солнце стояло в зените, потом начало склоняться к закату, и тот, кто некогда был его другом, все больше слабел. Он упал на четвереньки, долго так ходил, потом снова встал на ноги.

За час до заката по телу его прошла первая судорога. Стоя лицом к фургону, где спрятался Шон, он раскачивал головой из стороны в сторону и беззвучно шевелил губами. Все тело его содрогнулось, потом застыло, губы вытянулись и раскрылись в усмешке, обнажая зубы, глаза закатились так, что видны были только белки, и тело стало клониться назад. Это прекрасное тело с длинными ногами красивой формы, до сих пор сохранившее мальчишескую сухощавость, изгибалось все больше и больше, потом раздался щелчок, позвоночник треснул, и Дафф повалился на землю. Он лежал, извиваясь, и тихо стонал; его тело из-за сломавшегося позвоночника изогнулось под невозможным, неестественным углом.