Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

Катрина вернулась в гостиную, и Шон услышал, как она разговаривает с Дирком, нарочно повышая голос, чтобы Шон слышал:

– Папа с нами не пойдет. Завтракать будем без него. А потом пойдем в церковь, тоже без него.

– А он зато купит мне пакетик «бычьих глазок» и целых два леденца на палочке, с красными полосками, – сказал Дирк.

Мальчишка считал, что это папочку оправдывает. Шон услышал стук закрывшейся двери и удаляющийся голос Дирка.

Он постепенно успокоился и стал терпеливо ждать, когда пройдет боль в глазах. Через некоторое время вспомнил, что рядом с кроватью на столике стоит поднос с кофе, и стал взвешивать, что лучше: остаться в лежачем положении, чтобы избежать риска усиления головной боли, или потерпеть, зато добиться положительного эффекта после большой чашки кофе. Решение далось ему немалым трудом, но в конечном счете он осторожно принял сидячее положение и налил полную чашку. На подносе стоял кувшинчик со свежими сливками. Он взял его и уже хотел было немного добавить в чашку, как вдруг в дверь номера постучали.

– Войдите! – откликнулся Шон.

Он полагал, что это пришел слуга за подносом, и уже стал придумывать, что сказать поязвительнее, чтобы тот удалился как можно скорее.

– Кто там? – спросил Шон, услышав, как открывается дверь в гостиную.

Раздался быстрый стук каблучков, и Шон вздрогнул так сильно, что сливки из кувшинчика плеснули на простыни и свежую ночную рубашку.

– Господи, Кэнди, тебе нельзя сюда приходить!

Шон так испугался, что пришел в ярость. С озабоченной торопливостью он поставил кувшинчик на поднос и безрезультатно попытался руками вытереть грязную рубашку.

– Если моя жена… Тебя кто-нибудь видел? Тебе нельзя здесь оставаться. Если Катрина узнает, что ты была здесь, она… в общем, она не поймет.

Кэнди посмотрела на него красными распухшими глазами. Похоже, она не спала всю ночь.

– Все в порядке, Шон, я ждала на другой стороне улицы и видела, как она ушла. Мой слуга проследил за ней: она зашла в голландскую церковь на Коммишнер-стрит, а там служба длится сто лет.

Она зашла в спальню и присела на край кровати.

– Мне нужно было поговорить с тобой наедине. Я не отпущу тебя, пока не узнаю, что случилось с Даффом. Я хочу, чтобы ты рассказал мне об этом… все. Обещаю, плакать не буду. Помню, что ты этого не любишь.

– Кэнди, давай не будем мучить этим друг друга. Он умер. Будем помнить его живым.

Шон уже забыл о головной боли, ее вытеснила жалость к этой женщине, а также беспокойство: она поставила его в опасное положение.

– Прошу тебя, расскажи. Я должна знать. Я не успокоюсь, пока не узнаю все, – тихо сказала она.

– Кэнди, ты что, не понимаешь, что это не имеет никакого значения? Совершенно не важно, как он ушел из этой жизни. Тебе надо знать только то, что его больше нет. – Голос Шона замер, но потом он снова заговорил, тихо, будто разговаривал сам с собой: – Его больше нет, это все, что имеет сейчас значение, он ушел от нас… мы стали богаче, потому что знали его… и обеднели, потому что его потеряли.

– Расскажи, – снова повторила она.

Они посмотрели друг другу в глаза, лица их были пусты и невыразительны, оба подавили в себе все чувства. И Шон стал рассказывать, сначала спотыкаясь и подбирая слова, потом, когда он снова окунулся в ужас тех событий, заговорил быстрей и тверже.

Когда он закончил, она долго молчала, сидя на краешке кровати и глядя вниз, на узорчатый ковер. Шон подвинулся к ней и положил ей руки на плечи:

– Тут уже ничего не поделаешь. Смерть – такая штука: уж если она пришла, с ней ничего поделать нельзя.

Кэнди прильнула к нему – она черпала утешение в близости его большого тела. Так они молча сидели, пока Кэнди вдруг не отпрянула от него, весело улыбаясь своей хрупкой улыбкой:

– А теперь расскажи о себе. Ты счастлив? Кто это был с Катриной, ваш сын? Очень милый мальчик.

Шон с облегчением последовал ее примеру: хватит печальных воспоминаний. Они поговорили, рассказали друг другу, что поделывали эти годы, прошедшие с их последней встречи. И Шон внезапно снова вернулся к реальности:

– Боже мой, Кэнди, мы тут целую вечность сидим и болтаем, а в любой момент может прийти Катрина. Тебе лучше сейчас бежать отсюда.

Уже у двери она повернулась, запустила пальцы ему в бороду и подергала из стороны в сторону.

– Если она тебя выгонит, мой блистательный негодяй, знай, что здесь найдется человек, у которого есть для тебя местечко.

Поднявшись на цыпочки, Кэнди поцеловала его.

– Будь счастлив, – пожелала она ему, и дверь за ней тихонько затворилась.

Шон потер подбородок. Затем стащил с себя ночную рубашку, скомкал и, швырнув ее в спальню через открытую дверь, отправился в ванную. Насвистывая вальс, который накануне вечером играл в ресторане оркестр, он намылился и стал смывать пот, выступивший во влажном тепле ванной комнаты. И вдруг услышал, что открывается входная дверь.

– Это ты, радость моя? – крикнул Шон.

– Папа, папа! Мамочка мне конфет купила!

Дирк затарабанил в дверь ванной. Шон обернул вокруг пояса полотенце и открыл дверь.

– Смотри, папа! Смотри, сколько у меня конфет! – похвастался Дирк. – Хочешь, возьми одну.

– Спасибо, Дирк.

Шон сунул в рот огромную мятную конфету в полоску, сдвинул ее за щеку.

– А мамочка где? – спросил он.

– Там. – Мальчишка махнул рукой в сторону спальни.

Он аккуратно закрыл коробку с конфетами.

– Оставлю немного Бежане, – заявил он.

– Мбежане будет очень доволен, – одобрил Шон и направился в спальню.

Катрина лежала на кровати. Посмотрев ей в лицо, Шон сразу понял, что случилось что-то ужасное. Она лежала, невидящим взглядом уставившись в потолок, лицо было совершенно желтое и застывшее, как у трупа. В два прыжка он оказался у кровати. Коснулся пальцами ее щеки, и его снова охватил жуткий страх, тяжелый мрак хлынул ему в душу.

– Катрина!

Ответа не последовало. Она лежала неподвижно, в глазах ни искорки жизни. Шон как ошпаренный выскочил из номера и ринулся по коридору к лестнице. Внизу в вестибюле было полно народу, за стойкой стоял администратор.

– Врача! – сверху заорал ему Шон. – Скорей врача!.. Моя жена умирает!

Администратор поднял голову и тупо посмотрел на него. Тоненькая шейка торчала из высокого жесткого воротничка-стойки, напомаженные черные волосы разделял посредине ровный пробор.

– Скорей, идиот, что уставился? Сделай что-нибудь! – гремел Шон.

Все, кто был в вестибюле, повернули к нему голову. На Шоне все еще было одно полотенце, мокрые волосы тяжело свисали со лба.

– Давай шевелись, скотина! Врача скорее! – орал Шон, приплясывая от нетерпения.

И только когда он схватил тяжелую вазу, стоящую на стойке перил рядом с ним, и угрожающе поднял, этот клерк вышел из транса и бросился к выходу. Шон поспешно вернулся в номер.