Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

– Кэнди, – прошептал он. – Она может мне помочь.

Он нашел ее в кабинете среди персидских ковров и позолоченной мебели, стен, оклеенных голубыми и розовыми узорчатыми обоями, с зеркальным потолком, шестью хрустальными водопадами люстр и письменным столом, инкрустированным индийской мозаикой. Шон отодвинул в сторонку человечка в черном альпаковом пальто, который пытался его остановить, и ворвался в кабинет. Кэнди подняла голову, увидела, кто вошел, и недовольное выражение исчезло с лица ее.

– Шон… как мило, что ты заглянул.

Она встала из-за стола и направилась к гостю; колокол юбок скрывал шаги, и казалось, что она не идет, а плывет. Нежные щеки по-прежнему отличались гладкостью и белизной, голубые глаза излучали радость. Она протянула ему руку, но тут увидела его опрокинутое лицо:

– Что случилось, Шон?

Он торопливо рассказал ей все. Она внимательно выслушала и, когда он закончил, позвонила в колокольчик.

– В шкафчике над камином бренди, – сказала она Шону. – Думаю, сейчас тебе это не помешает.

На зов колокольчика явился человечек в альпаковом пальто. Шон налил себе большую порцию бренди и стал слушать распоряжения Кэнди.

– Проверить железнодорожную станцию. Телеграфировать на все станции дилижансов. Пошлите кого-нибудь в больницу. Проверьте журналы регистраций всех гостиниц и пансионов.

– Слушаюсь, мадам. – После каждого распоряжения человечек кивал и, выслушав до конца, исчез.

Кэнди повернулась к Шону:

– Налей и мне тоже, а потом сядь и успокойся. Ты ведешь себя именно так, как она и хотела.

– Что ты хочешь этим сказать? – озадаченно спросил Шон.

– Это тебе урок, как надо держать жену в руках, дорогой. Думаю, ты достаточно давно женат, чтобы понять это.

Шон принес ей стакан, и Кэнди похлопала по дивану рядом с собой.

– Сядь, – сказала она. – Найдем мы твою Золушку.

– Погоди… что ты имеешь в виду? Что значит «держать жену в руках»? – снова спросил он.

– За плохое поведение мужа надо наказывать, вот что. Ты мог есть с открытым ртом, огрызаться и дерзить, тянуть на себя одеяло, не тем тоном говорить «доброе утро» или совершить какой-нибудь смертный супружеский грех, но… – Кэнди отхлебнула бренди и тихонько вздохнула. – Вижу, ты так и не научился обращаться с бутылкой бренди. Глотаешь, как кашалот, галлонами… но, как я уже говорила, мне кажется, у нашей маленькой Кэти приступ ревности. Возможно, впервые, если учитывать, что всю супружескую жизнь вы провели вдалеке от цивилизации и у Катрины не было возможности наблюдать, как действует на женщин обаяние Кортни.

– Чепуха, – сказал Шон. – К кому ей тут ревновать?

– Ко мне, – ответила Кэнди. – Когда она на меня смотрела в тот вечер, мне казалось, что в грудь мне вонзается топор.

Кончиками пальцев Кэнди коснулась своей великолепной груди, этим ловким приемом заставив Шона обратить на нее внимание. И Шон обратил. Благодаря глубокому вырезу грудь ее почти вся была на виду, с расщелиной между двумя половинками, и от нее обольстительно пахло фиалками. Шон беспокойно заерзал и отвернулся.

– Чепуха, – повторил Шон. – Мы просто старые друзья, почти как… – Он замялся.

– Надеюсь, мой милый, ты не собирался сказать «как брат и сестра»… Не хотелось бы думать, что я предавалась с тобой кровосмесительным утехам… или ты об этом забыл?

Нет, он ничего не забыл. Он ясно помнил каждую мельчайшую подробность. Шон покраснел и встал.

– Я лучше пойду, – сказал он. – Буду искать дальше. Спасибо за помощь, Кэнди, спасибо за бренди.

– Что мое, то ваше, месье, – пробормотала она, подняв на него глаза и наслаждаясь его смущением. – Как только узнаю что-нибудь, сразу дам знать.

Вера в то, что Катрина скоро найдется, как и обещала ему Кэнди, быстро таяла: день кончился, а о жене не было никаких известий. Спустилась ночь, и Шон снова с ума сходил от беспокойства, которое почти полностью поглотило остальные чувства и заглушило усталость.

Один за другим приходили соплеменники Мбежане и докладывали, что ее нигде нет; люди Кэнди, прочесывающие одну за другой все улицы города, не сообщали ничего утешительного; и уже задолго до полуночи Шон остался единственным охотником за собственной женой. Сгорбившись и опустив голову, с фонарем в руке раскачиваясь в седле, он в десятый раз, если не больше, проверял все улицы, объездил все шахты вдоль хребта, останавливая вопросами поздних гуляк на дорогах, сетью раскинувшихся между рудниками. Но ответ неизменно был один и тот же. Некоторые думали, что он шутит, и смеялись в ответ, но, увидев в свете фонаря его затравленное лицо с потухшими глазами, умолкали и спешили поскорее уйти. Другие что-то слышали о пропавшей женщине, начинали задавать вопросы, но Шон скоро понимал, что они вряд ли чем-то могут ему помочь; он пришпоривал лошадь и ехал дальше.

Вернулся он в гостиницу на рассвете. Там его поджидал Мбежане:

– Нкози, я приготовил тебе еду еще с вечера. Покушай и поспи хоть часок. Сегодня я снова пошлю людей на поиски, они ее найдут.

– Скажи, что тот, кто ее найдет, получит сотню фунтов, – сказал Шон и провел ладонью по усталому лицу. – Скажи, чтобы обыскали открытый вельд за хребтом, она могла пойти не по дороге.

– Все скажу… но теперь ты должен поесть.

Шон заморгал и прищурился покрасневшими глазами, в уголках которых скопилась желтая слизь.

– Как Дирк? – спросил он.

– Все хорошо, нкози, я от него ни на шаг не отходил. – Мбежане схватил Шона за руку и крепко сжал ее. – Я приготовил еду. Ты должен поесть.

– Оседлай мне другую лошадь. А я пока перекушу.

Так и не поспав и едва держась в седле, Шон продолжал поиски. Он постепенно расширял круги, пока не оказался на равнине, где не росло ни единого деревца, и шахтные копры казались отсюда маленькими, сотканными из паутины треугольничками на горизонте.

С десяток раз он встречал зулусов из города, крупных черных мужчин в набедренных повязках. Туземцы с деловым видом рыскали по окрестностям, пригнувшись к земле, как охотничьи собаки. Приветствуя Шона, они не улыбались, но в голосах их слышалось скрытое сочувствие.

– Нкози, Мбежане все нам сказал. Мы найдем ее.

И Шон ехал дальше один. Таким одиноким, как сейчас, он не был еще никогда.

С наступлением темноты он поехал обратно в Йоханнесбург. В груди едва теплилась надежда. Но когда он, едва волоча ноги, вошел в освещенный газовыми светильниками гостиничный вестибюль, его встретил взгляд дежурного администратора. В этом взгляде сквозила жалость.

– Боюсь, ничем вас порадовать не могу, мистер Кортни.

Шон кивнул:

– Все равно спасибо. С сыном все в порядке?

– Ваш слуга очень хорошо заботится о нем, сэр. Час назад я отправил им в номер обед.