Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

– Доброе утро, минхеер.

Шон тоже сел и поцеловал жену.

– Как спалось, радость моя? – спросил он.

– Спасибо, хорошо.

Но под глазами у нее были темные круги. Шон встал и направился к двери.

– Приготовься встречать кавалерию, – сказал он и распахнул дверь.

Дирк ринулся в атаку на кровать, Шон – за ним. Когда двое мужчин во всем не уступают друг другу, обычно дело решает вес: уже через несколько секунд Дирк оседлал грудь беспомощного Шона и так стиснул его, что тот стал молить о пощаде.

После завтрака Мбежане подал к подъезду гостиницы карету. Когда все трое устроились, Шон открыл маленькое окошечко за спиной возницы:

– Значит, Мбежане, сначала в офис. А потом к десяти часам мы должны быть на бирже.

Мбежане только ухмыльнулся в ответ:

– Да, нкози, а потом обед в большом доме.

Мбежане так и не научился выговаривать слово «Ксанаду».

Они отправились объезжать все их старые места. Шон и Мбежане через окошечко со смехом обменивались воспоминаниями. На бирже царила паника, на тротуарах возле нее стояла толпа. Фасад здания на Элофф-стрит был заново оштукатурен, а на медной табличке рядом с входной дверью можно было прочитать список филиалов компании «Сентрал Рэнд консолидейтед». Мбежане остановил экипаж, и Шон стал похваляться перед Катриной своими успехами в прошлом. Она слушала молча: ее вдруг охватило неприятное ощущение – ей стало казаться, что она недостойна этого человека, успевшего так много сделать в своей жизни. Его горячность она истолковала ошибочно – ей показалось, что он жалеет о прошлом и хотел бы снова вернуться к этой жизни.

– А теперь, Мбежане, отвези-ка ты нас к «Глубинным горизонтам Кэнди», – приказал наконец Шон. – Посмотрим, что там творится.

Последние пятьсот ярдов дороги совсем заросли, она была вся разбита; ее состояние говорило о том, что здесь давно никто не ездит. Административное здание разрушилось, на остатках фундамента буйно росла трава. В полумиле дальше вдоль хребта виднелись новые постройки и надшахтные копры, а здесь золотая жила была полностью выработана и заброшена.

Мбежане остановил лошадей на круговой подъездной дорожке перед тем местом фундамента, где когда-то были их кабинеты. Он спрыгнул с козел и придерживал лошадей за упряжь, пока Шон помогал Катрине сойти. Потом Шон поднял Дирка и посадил себе на плечо, и они направились к шахте номер три, пробиваясь через выросшую по пояс траву и обходя кучи кирпичей и мусора.

Расположившись правильными геометрическими фигурами, в высокой траве виднелись голые бетонные блоки белого цвета, на которых некогда стояли механизмы. За ними вздымалась белая гора шахтного отвала. На покрытой пылью скале по бокам проступили длинные желтые языки какого-то минерала. Когда-то Дафф сообщил ему название этого минерала. Коммерческой ценности он почти не представлял, иногда его использовали в производстве керамических изделий. В общем, Шон забыл, как он называется. Что-то астрономическое, уран, что ли.

Они подошли поближе к стволу шахты. Края ее осыпались, внутрь свешивалась трава – так свешиваются к уголкам рта неухоженные усы старика. Надшахтный копер куда-то пропал, и ствол шахты окружала лишь ограда из ржавой колючей проволоки. Шон присел, держа спину прямо, чтобы не упал сидящий на плече Дирк, поднял с земли обломок скалы размером с мужской кулак и бросил его через ограду в отверстие. Они замерли, слушая, как он падает, стукаясь о стенки шахты. Падал он долго, а когда ударился наконец о дно, звук падения с глубины в тысячу футов донесло слабое эхо.

– Брось еще! – скомандовал Дирк, но Катрина остановила Шона.

– Не надо, Шон, пойдем отсюда. Это нехорошее место, – сказала она и едва заметно содрогнулась. – Прямо как могила.

– И в самом деле чуть не стала моей могилой, – тихо сказал Шон, вспомнив мрак шахты и навалившуюся на него огромную скалу.

– Ну пойдем же, – повторила она.

Они двинулись обратно к карете, возле которой их поджидал Мбежане.

За обедом Шон был весел, выпил небольшую бутылочку вина, но Катрина явно устала и казалась еще более несчастной, чем когда они покидали Луис-Тричардт. Она вдруг поняла, какой образ жизни он вел до того, как они познакомились, и ее пугала мысль, что он захочет вернуться к прежнему. Она-то ведь знала лишь дикую природу и кочевую жизнь буров-переселенцев. Катрина понимала, что никогда не сможет привыкнуть к городской жизни. Она наблюдала, как Шон за едой смеется и шутит, видела, с какой легкой уверенностью он отдает распоряжения белокурому официанту, как легко разбирается в уйме ножей и вилок с ложками у них на столе. И наконец не выдержала:

– Шон, давай уедем отсюда, давай поскорее вернемся в буш.

Шон не успел донести полную вилку до рта:

– Что?

– Прошу тебя, Шон, чем раньше мы уедем, тем раньше сможем купить ферму.

Шон усмехнулся:

– Один-два дня погоды не сделают. Будем развлекаться. Вечером я поведу тебя танцевать – мы же собирались грешить, ты что, забыла?

– А кто останется с Дирком?

– Мбежане, конечно… – Шон пристально посмотрел ей в глаза. – Днем ты хорошенько выспишься, а вечером кое-куда сходим и оттянемся в полный рост. – И он усмехнулся: это выражение вызвало в нем веселые воспоминания.

Проснувшись вечером, Катрина обнаружила еще одну причину своего подавленного состояния. В первый раз после несчастного случая с ребенком у нее начались месячные, и это серьезно сказывалось не только на состоянии организма, но и на настроении. Ничего не сказав Шону, она приняла ванну и надела желтое платье. Волосы расчесывала с такой яростью, что чуть не содрала скальп, но они все равно висели безжизненно и вяло – таким же тусклым и вялым оставался взгляд когда-то зеленых глаз на желтом лице, которые глядели на нее из зеркала.

Шон подошел сзади, обнял ее и поцеловал в щеку.

– Ты сейчас похожа, – сказал он, – на груду золотых слитков высотой в пять с половиной футов.

Шон только теперь понял, как он ошибся, выбрав для платья материал желтого цвета: уж слишком явно он перекликался с желтым цветом ее лица.

Когда они вышли в гостиную, Мбежане уже ждал.

– Возможно, мы вернемся поздно, – сказал ему Шон.

– Не имеет значения, нкози.

Лицо Мбежане, как всегда, было бесстрастно, но Шон уловил в глазах его искорки и сразу понял, что зулус ждет не дождется, чтобы они поскорее ушли и Дирк остался в полном его распоряжении.

– К нему в комнату не заходить, – предупредил Шон.

– Нкози, а если мальчик заплачет?

– Не заплачет… а если заплачет, спроси, чего он хочет, и дай, а потом уходи, пусть спит.

Лицо Мбежане выразило протест.

– Предупреждаю, Мбежане, если я приду в полночь и увижу, что он скачет по всем комнатам у тебя на спине, с обоих шкуру спущу.