Мария Барыкова - Клаудиа, или Дети Испании

— Странно, все гости уже разъехались, а за нами даже не посылали. Чем ты это объяснишь, старина? — стараясь не показать своего беспокойства, обратился к Педро Хуан.

Педро поднял глаза к черному небу и заставил себя отрешиться от любых эмоций.

— Насколько я понимаю, Фердинанд с Альбой — пара невозможная, — начал вслух размышлять он. — Значит, либо они остались на ночной ужин вчетвером, либо… — тут Педро замолчал, не решаясь произнести вслух того, о чем даже помыслить, казалось, был не в силах.

Но в следующее мгновение, словно в ответ на их молчаливый вопрос, на парадном крыльце неожиданно появилась странная пара. Фердинанд вел за руку, словно в танце, грустно сияющую Клаудиту. Оба были одинакового роста и ступали плавно и неслышно, словно завороженные. Педро с Хуаном молча смотрели на эту удивительную пару, изо всех сил удерживая себя от того, чтобы не броситься им навстречу. Однако, в их услугах пока явно не нуждались.

— Куда прикажете ехать, мадмуазель: в королевский дворец или в ваши апартаменты? — Даже не пытаясь скрывать своей страсти, спросил Фердинанд.

— О, Ваше Высочество, вы необыкновенно любезны, и я всегда буду помнить о вашей доброте. Но ведь вечер еще не закончился, не правда ли? И, кажется, мы еще не попрощались с хозяйкой замка.

— Стоит ли так беспокоиться об этой Альбе — она-то о вас совершенно не беспокоится.

— Она — другое дело. Посудите сами, Ваше Высочество, кто я для нее? Тем более, если она, как вы утверждаете, действительно поверила в этот вздор.

Фердинанд едва удержался, чтобы грубо не схватить девушку и не бросить ей прямо в соблазнительно спокойное лицо: «А разве это неправда?» Ему вообще уже начала надоедать эта игра. И он уже давно бы сбросил все эти тяжкие оковы галантности и вел себя в привычной грубой и откровенной манере. Но принц Астурийский был далеко не так глуп, как считал двор во главе с его августейшими родителями — он понимал, что этим сразу же оттолкнет от себя еще неопытную девочку, возможно, впервые в жизни оказавшуюся в таком высоком обществе и… в таком щекотливом положении. И Фердинанд всеми силами старался вести себя в соответствии с ее романтическими представлениями об особах такого высокого ранга, как он. А потому лишь почтительно заметил:

— Каждый верит в то, во что ему больше всего хочется верить.

Странная, шествующая почти в танце пара неуклонно приближалась к недостроенной ротонде, за колоннами которой, затаив дыхание, стояли Педро с Хуаном. Клаудиа, которая, несмотря на всю сложность своего положения, не переставала внимательно замечать все вокруг, в этом явно обыгрывала принца, ничего и никого, кроме своей очаровательной спутницы, не видевшего. И этим обостренным восприятием, которое возникает у впечатлительных и тонких натур в минуты опасности или высшего напряжения сил, она отчетливо ощутила, что за ними кто-то наблюдает. Поэтому, поравнявшись с ротондой, девушка вдруг остановилась и сказала:

— Ах, Ваше Высочество, вы только посмотрите, какое сегодня небо! Какие звезды! И все они сияют так ярко, что не предпочесть ни одну!

Принц поднял голову, увидел на редкость удачное расположение звезд и, будучи человеком, по-своему увлекающимся, стал демонстрировать своей спутнице прекрасное знание звездного неба, указывая и называя созвездия. Клаудиа поддакивала и ахала, пытаясь улучить момент и встать к ближайшей колонне так, чтобы можно было увидеть ее обратную сторону. Вокруг царила полнейшая тишина, но чутьем девушка знала, что в ротонде кто-то есть. Кто-то болезненно и жадно следит за каждым ее движением, впитывает каждое слово, каждый шорох платья. И это мог быть только мужчина. Клаудиа понимала, что поскольку гвардия еще стоит на своих постах, этим человеком вполне мог быть и Хуан, но… Хуан не стал бы прятаться, а в своей обычной манере встал бы где-нибудь на ступенях и откровенно смотрел на них, словно исполняя долг службы. Но кто же тогда? Неужели… Вальябрига? Нехороший холодок пополз у нее по спине — от представителя святой инквизиции можно ожидать чего угодно, и если он не стоит там сам, то там вполне мог оказаться один из его клевретов. Несколько секунд молчаливой борьбы — и от нее снова не останется и следа, как после отправки в монастырь… Клаудиа инстинктивно схватилась за рукав увлекшегося принца, и в этот момент как спасение и надежда до нее донесся едва различимый шепот, одно дыхание:

— Клаудиа…

Педро! Педро! Бог услышал ее! И в следующее же мгновение неожиданный прилив бодрости и отваги буквально пронизал все ее существо.

— Ваше Высочество, как я вижу, вы настоящий знаток звездного неба, — оживленно подхватила она и вдруг еще более звонким голосом продолжила: — Когда со мной рядом такой надежный друг, я не боюсь ничего на свете! Пойдемте же, Ваше Высочество, разыщем наших нескромных заговорщиков и выразим им свое глубочайшее… почтение.

Каждый из трех молодых мужчин принял комплимент Клаудии на свой счет. Принц был чрезвычайно польщен таким доверием и, довольный сверх меры, бубнил себе под нос, что теперь никому не даст в обиду эту очаровательную девочку. Хуан посчитал, что их подопечной хватило сообразительности, и она догадалась о его присутствии в этой темной недостроенной ротонде: ведь Клаудии еще ничего не известно о новой роли Педро. И только Педро, безошибочно чувствуя любящим сердцем, точно знал, что слова эти были обращены лишь к нему одному. Ощущение необычайного восторга и настоящего счастья переполнило все его существо, однако он не выдал этого чувства ни одним мускулом даже стоящему рядом Хуану.

Принцу Астурийскому совсем не хотелось покидать столь романтическое место и снова встречаться с ненавидимыми им в равной мере Альбой и Мануэлем, однако, подбодренный таким дивным заявлением своей очаровательной, как выяснилось, сверстницы и увлеченный ее оживленным порывом, он не смог устоять и тоже едва не бегом бросился с ней обратно во дворец.

Педро с Хуаном многозначительно переглянулись, снова уселись на кипу досок и надолго задумались каждый о своем.

А Клаудиа с Фердинандом тем временем уже взбегали по горделиво возвышающемуся на фоне темного неба парадному входу дворца.

И, поднимаясь при трепетном свете факелов по величественной парадной лестнице, ведущей во внутренние покои, девушка вновь восхитилась мрачновато поглядывавшими на нее со стен портретами кисти великих испанцев Хосе Рибейры, Франсиско Сурбарана и Диего Веласкеса, которых в просторных коридорах сменили игривые гобелены Гойи. Его яркие желтые и красные цвета смотрелись особенно тревожно в гудящем неровном факельном свете…