Мария Барыкова - Клаудиа, или Дети Испании

Игнасио опять размечтался и едва не проскочил мимо вьющейся у него под ногами редкой цепочки из каких-то алых ягод, уводящей налево, к Валенсийской дороге. Сердце его радостно забилось. Он наклонился и поднял ягоду: это была уже прихваченная морозом, сморщенная, но все еще яркая коробочка шиповника. Игнасио прикусил ее, и щекочущая кислинка тронула губы.

— Мусго! Значит, мы увидимся, Мусго!

Шагая по цепочке, юноша вышел к лесочку, за которым шла уже дорога, судя по звукам, полная идущих к городу войск. Ягоды неожиданно закончились у густой купы можжевельника, и Игнасио понял, что лучше места ему не найти. Из плотных ржаво-зеленых зарослей было не только отлично видно дорогу, но и отчетливо слышны разговоры у пикета, где горел костер, и несколько офицеров заворачивали колонны и пушки то в сторону реки, то к дель Пилар.

Солдаты только и говорили о том, что теперь городу точно крышка. Жюно распорядился обнести укрепления сарагосцев со всех сторон траншеями так, чтобы можно было выскакивать прямо перед редутами, а под редут дель Пилар и вообще подвести сапы.

Уже ближе к полуночи замерзший, но переполненный ощущением победы Игнасио той же дорогой вышел назад к кладбищу, каждую секунду ожидая, что сейчас дорогу ему преградит тонкая фигура в меховой куртке… Голубоватый свет заливал Лас Эрас, а дальше над городом причудливым закатом полыхали пожары. Впереди уже темнела громада восточных ворот, как вдруг темнота закрыла ему глаза невесомыми ладонями.

— Мусго! Зачем ты… — Юноша схватил тонкие руки, обернулся и тут же снова зажмурился. Перед ним, в призрачном свете казавшиеся серебряными, струились, лились, сверкали длинные каскады волос, закрывавшие лицо и белое одеяние. И красные ягоды, черные в полумраке, были то тут, то там вплетены в эти невообразимые волны. В первое мгновение Игнасио подумал о призраке, разбуженном грохотом боев и вышедшим из своей подземной обители, но потом вдруг решил, что ему, верно, явилась сама пресвятая дева дель Пилар и сейчас она откроет ему судьбу своего любимого города. На память тут же пришли рассказы Клаудии и Педро о том, что своему рождению он обязан именно этой святой, у собора которой Педро нашел ту самую повитуху, вспомнил он и то, с каким глубоким и искренним чувством отправился защищать этот город, и сердце юноши бешено заколотилось в груди.

— Пресвятая дева! — воскликнул он непослушными губами. — Благодарю тебя за твою милость! — И упал ниц в подтаявший снег.

Но вместо того, чтобы услышать пророчество или испытать благодать, Игнасио почувствовал, как его берут за плечи, и знакомый насмешливый голос произнесит:

— Неужели какая-то пара недель на той стороне Эбро выветрила в тебе память о Мусго?

— Каррамба! — пробормотал Игнасио и решительно развел руками струи волос. На него смотрели те самые ясные голубые глаза на правильном, но полном диковатой прелести лице. — Кто ты, в конце концов?! И зачем преследуешь меня?

— Но разве ты сам не мечтал о новой встрече со мной? — вопросом на вопрос, не улыбаясь, ответило таинственное существо.

— Ты — дьявол или французский шпион…

— Конечно, — улыбнулось существо и вынуло из волос связку ягод шиповника. — Именно шпион указал тебе столь удобное место, чтобы…

— Но что это за тайны, откуда ты меня знаешь и почему тебе ведомо все в этом городе?

— Слишком много вопросов, сеньор Бомберо [164] Бомберо — шпион ( исп .) . Разве тебе недостаточно того, что я помогаю тебе и храню тебя? И пока я рядом, с тобой ничего не случится.

— Так ты ангел или бес, мужчина или женщина?

— Я — ведьма, — скорее догадался, чем услышал Игнасио, и жаркие руки обвили его шею, а юное тело так и прильнуло к нему. — Иди сюда… сюда… — Странное существо увлекало юношу куда-то в глубину кладбища, горьковатый свежий запах полыни кружил голову, губы искали губ, и…

Игнасио пришел в себя лишь много времени спустя. Он осторожно отвел с лица лежавшие на нем золотые волосы и открыл глаза. Над ним низко смыкались готические своды, и, вероятно, уже утренний свет падал сквозь разноцветное стекло витражей. Он скосил глаза: рядом с ним на козьих шкурах лежала девушка, скорее всего, ровесница, и что-то до боли родное сквозило в ее белом лице.

— Теперь ты совсем мой, — властно прошептала она. — И ты не Игнасио — ты Рекондито [165] Игнасио — неизвестный, Рекондито — тайный ( лат .). . Но помни, никто не должен знать обо мне. Я и так переступила слишком через многое и открыла тебе слишком много. Но иначе… Мне пришлось бы все время бояться за твою жизнь, а теперь… Теперь с тобой ничего не случиться. Но вставай, граф Аланхэ уже ждет твоих известий.

Юноша склонился к твердо очерченным губам.

— Но как мне звать тебя?

— Как хочешь! — рассмеялась она. — Впрочем, мне нравится называться Мусго.

Пошатываясь, Игнасио вернулся в город. Сведения его действительно оказались важными.

Дон Гарсия появился в госпитале спустя несколько часов, и Клаудиа невольно ахнула, увидев на нем не зеленый, искромсанный и прожженный вдоль и поперек, егерский мундир, а белый камзол, плотно облегающие рейтузы и красный супервест [166] Супервест — короткий кафтан без рукавов, парадное облачение гвардии. полковника королевских гвардейцев. Но, не дав ей произнести ни слова, Аланхэ церемонно опустился на одно колено и осторожно взял своими руками ее тонкие пальцы, изъеденные сулемой.

— Донья Клаудиа де Гризальва, покорнейше прошу вас стать моей женой.

Эти слова, произнесенные отчетливо и громко, услышал, казалось, весь госпиталь, и уже через минуту, не дав жениху и невесте даже обменяться словом, вокруг них забурлила толпа легкораненых, непонятно откуда взявшихся защитников, членов хунты и нищих. А вскоре девушка увидела и сияющие лица отца и брата.

Аланхэ и Клаудиа вышли на улицу. Холодное солнце лило свой безотрадный свет на изуродованные дома, на взрытую ядрами улицу, на их бледные лица, на которых уже явственно сиял свет другой жизни.

— Ubi te, Gai, ibi ego, Gaia, [167] Где ты, Гай, там и я, Гайя ( лат .) — древнеримская брачная формула. — глядя в высокое небо, твердо произнесла девушка, и словно подтверждая ее слова, неподалеку загремела канонада.

— Domini, exandi vocem illam, [168] Господи, внемли гласу ее ( лат .) — искаженная первая строка католической молитвы «De profundis». — эхом откликнулся дон Гарсия и, они, не говоря больше ни слова и не обращая внимания на рвущиеся повсюду бомбы, медленно, взявшись за руки, направились прямо к собору дель Пилар.

Около собора, как и в тот день, когда Клаудиа осталась у раненого дона Гарсии, стояли и ничком лежали люди, моля пресвятую деву даровать им спасение, и от множества молитв в холодном воздухе стоял тонкий пар. Он поднимался, окутывая собор, словно мягчайшим облаком, казалась, сама богоматерь заботливо опускает на собравшихся свой охранительный покров.