Мария Барыкова - Клаудиа, или Дети Испании

— Что с Игнасио? Где Педро? — сразу же бросился к ней не на шутку обеспокоенный дон Стефан.

Маршал Ланн, скованный оцепенением, не мог вымолвить ни слова. Три месяца назад он танцевал с этой женщиной изящный котильон, едва ли не признавался ей в любви, и она была победительно обворожительна. Всего лишь три месяца! И вот теперь перед ним стоял лишь чудовищный призрак былого. Ланн был потрясен до глубины души, лишь усилием воли заставляя себя не отводить глаз.

Клаудиа долго молчала, слегка покачиваясь и равнодушно глядя на стоящих перед ней мужчин. Пересохшие губы ее беззвучно, мучительно шевелились, и Мурсиа с трудом расслышал:

— Игнасио умирает. Педро с ним рядом…

— Живы!? — возбужденно выдохнул дон Стефан.

— Да.

— Герцог, — быстро обратился граф ко все еще молчащему и пораженному Ланну, — распорядитесь поднести сеньорите подогретого вина и немедленно велите доставить сюда мальчика и Педро.

— Там еще наш отец, — вдруг начала что-то понимать Клаудиа.

— Отец? — удивился дон Стефан.

— Да, отец, дон Рамирес… он… ранен в ногу…

— Герцог! Клаудиа нашла отца! Распорядитесь, Ваше Сиятельство… — вне себя от возбуждения выпалил граф. Но Ланн все молчал и продолжал изумленно смотреть на черный призрак.

— И Гарсия…

— Гарсия? Какой Гарсия? — удивился дон Стефан.

— Граф Аланхэ… мой муж… — выдохнула Клаудиа и опустила голову, будто исчерпав последние силы.

— Муж?! — одновременно вскрикнули оба мужчины, но один с удивлением, а другой — едва ли не с гневом.

— Так вы… жена генерал-капитана? — с посветлевшими от злобы глазами спросил маршал.

— Артиллеристка, — эхом подхватил его адъютант, и в палатке повисла зловещая тишина, нарушаемая лишь хриплым женским дыханием.

— Герцог, прошу вас еще раз: распорядитесь поднести графине де Аланхэ бокал теплого вина, — жестко напомнил граф. — Надеюсь, вы не собираетесь запятнать свою честь нарушением подписанной вами же капитуляции?

Маршал Ланн и его адъютанты угрюмо переглянулись.

— А Педро… Кто этот Педро, мадам? — жестко спросил Ланн, не обращая никакого внимания на слова графа.

— Он… Он — капитан валлонской гвардии, — собравшись с духом, выдохнула Клаудиа, и возглас возмущения пронесся по палатке. И тогда, слегка пошатнувшись, словно от порыва ветра, призрак оттолкнул стоявшего рядом гренадера и, подняв голову, в первый раз в упор посмотрел на благоухающего кельнской водой маршала.

— В таком случае, граф, боюсь, вы требуете невозможного, — медленно проговорил Ланн. — Капитан валлонской гвардии… Сумасшедший с кудрями, как у самого Вельзевула… Да этого дьявола знает и ненавидит у нас последний фейерверкер! Мне никто не простит этого, граф.

— Вам, герцог, следовало бы бояться не своих солдат, а суда истории, — спокойно ответил ему дон Стефан.

— Плевать мне на суд истории, граф, — запальчиво бросил маршал. — Я сам вершу ее.

— То есть вы хотите сказать, что отдадите на самосуд самых доблестных солдат противника?

В палатке снова повисло тягостное молчание.

Лицо Ланна пошло розовыми пятнами, он рванул тугие крючки высокого воротника и пошел мерить палатку крупными легкими шагами, ни на кого не глядя и заложив руки за спину. Потом вдруг решительно двинулся к дорожному медному поставцу, достал бутылку вина, сам открыл ее и, налив полный бокал, поднес его Клаудии с почтительным поклоном.

— Отныне я восхищаюсь вами еще больше, мадам, — тихо произнес он. — И при случае непременно передам дону Мануэлю, что в Испании есть сокровища и более ценные, чем его Женевьева де Салиньи.

Тело Клаудии привычно двинулось в грациозном поклоне, но, словно споткнувшись о что-то, не закончило движения. Однако рука жадно потянулась к вину, и все в немом изумлении увидели, как изможденная женщина мучительно медленно выпила весь бокал до дна. Вернув хрусталь маршалу, словно он был не герцогом, а простым слугой, Клаудиа устремила угли своего раскаленного взгляда на дона Стефана.

— Граф, спасите его! — выдохнула она в последнем усилии и стала медленно оседать.

Ланн успел подхватить бесчувственное тело и уложить его на походный диван, застланный коврами еще египетского похода.

— Итак, герцог, вы видите, они живы… С нами Бог! Распорядитесь, будьте любезны, — твердо обратился к маршалу граф де Мурсиа.

Ланн ничего не ответил, но тут же отослал адъютанта с приказом доставить в палатку всех названных лиц и как можно скорее. Гренадер, смущенно потоптавшись, тоже попросил разрешения удалиться. Женщина и двое мужчин остались одни.

Де Мурсиа подошел к лежащей без чувств Клаудии, проверил пульс, послушал дыхание и тихо сказал:

— Теперь ей необходим только покой.

Ланн молчал; он вновь принялся нервно расхаживать по палатке до тех пор, пока отправленный адъютант не вернулся и не доложил, что приказание выполнено. Маршал тут же стремительно вышел на воздух, и дон Стефан последовал за ним.

Перед палаткой они увидели четверых пехотинцев с двумя уже настоящими армейскими носилками. На одних, как в первый момент показалось и Ланну, и Мурсии, оказался труп черноволосого юноши, почти мальчика, все лицо которого было покрыто гнойными язвами. Но, приглядевшись, можно было заметить, что впалая грудь его под грудой тряпок слегка поднимается, а левая рука судорожно сжимает горсть каких-то сухих бурых ягод. На других носилках лежал старик с закрытыми глазами и упрямо стиснутым ртом. Рядом под охраной четырех спешившихся конногренадеров с саблями наголо стоял испанский офицер в мундире, по которому уже давно нельзя было определить его полк, но с отменной выправкой и кудрями до плеч. Чуть поодаль в совершенно непринужденной позе, словно на королевском приеме, равнодушно рассматривал окружающих сероглазый, юношески стройный человек с генеральскими аксельбантами. В нем Ланн сразу же узнал генерал-капитана графа Аланхэ — руководителя обороны Сарагосы, а в первом — его правую руку, по выражению французских солдат — дьявола Пьеро.

Ланн метнул гневный взгляд на де Мурсию, но тот спокойно сказал.

— Вы должны выполнить ваше обещание, маршал.

— Ладно, забирайте этого дьявола. Но графа Аланхэ я не могу вам отдать, даже и не просите…

— Относительно Аланхэ у меня нет никаких распоряжений, — спокойно ответил граф де Мурсиа.

Граф Аланхэ с удивлением смотрел на этого странного вельможу, бывшего приспешника инфанта Фердинанда. Что он тут делает? Почему французский маршал выполняет его распоряжения? Что все это может означать? Но дон Гарсия тут же заставил себя не задавать лишних вопросов, ибо он сразу понял главное: кем бы ни был сейчас этот франтоватый господин и кому бы на руку не играл, он спасет Клаудиу и ее семью. Для себя Аланхэ не хотел уже ничего. Он, как таинственный цветок, что расцветает в далеких странах на одну ночь, отдавая этому цветению все свое прошлое и всю свою страсть, родился и сгорел в багряно-черных огнях Сарагосы. Как профессиональный военный, он прекрасно понимал, что его ждет: в легком случае — скорый военно-полевой суд и расстрел, в тяжелом — унизительные годы военного плена во Франции. И потому граф совершенно отстраненно и спокойно смотрел на все, что происходило вокруг и уже не касалось его. Тревога за Клаудиу была последним живым чувством его души, и теперь, когда стало ясно, что она спасена, дон Гарсия мог позволить себе снова стать самим собой: прежним надменным графом де Аланхэ, ледяным шестнадцатым маркизом Харандильей.