Мария Барыкова - Клаудиа, или Дети Испании

— Но я не мог спокойно сидеть и смотреть на то, что творится в моей стране.

— Потому что вы не верили мне, Педро Сьерпес. — И Педро снова замолчал, внутренне признавая правоту слов дона Гаспаро и не зная, что на них ответить. Герцог тоже замолк и долго смотрел в высокое окно, где призывно синело весеннее небо. — Итак, вы убежали от меня и нарушили мою волю, но не потому, что не могли сидеть сложа руки, а потому, что не верили мне, сеньор капитан валлонской гвардии, — и это столь лестное обращение вдруг обернулось для Педро самым страшным проклятием. Он предал своего господина, своего благодетеля, продал за личную славу, за чин! И Педро, зажмурившись, резко рванул с себя эполеты и алую ленточку, и слезы выступили у него на глазах.

— Простите меня, дон Гаспаро…

— Вы не ведали, что творите, Педро, — услышал он, словно с небес, проникновенный и тихий, далекий прощающий голос. Молодой человек открыл глаза и увидел, что герцог встал и, как мудрый и любящий отец не со зла набедокурившему ребенку, мягко положил руку на широкое плечо с полуоторванным эполетом. — Звание ваше дано вам графом де Аланхэ, шестнадцатым маркизом Харандилья. Это славный и достойный дворянин, и не вам отменять его приказы и швыряться его наградами. Идите, приведите мундир в порядок и через два часа я жду вас в Голубой гостиной. Завтра у сеньора Игнасио день рождения, и потому мы должны сегодня покончить со всеми делами. Обдумайте ваши дальнейшие планы, как следует, сеньор капитан, и, прошу вас, не решайте за других, а постарайтесь получше понять, чего именно хочется вам самому.

На этом утренняя аудиенция закончилась.

Педро вернулся к себе в полном смятении чувств и, чтобы скорее собраться с мыслями, принялся приводить в порядок мундир. Эта несложная процедура скоро успокоила его и настроила на более умиротворенный лад. Дон Гаспаро все-таки признал его капитанское звание, а это немалое достижение для такого простого парня, как он. А главное, это дает надежду и на то, что дон Гаспаро, возможно, окажется не против и обещанного ему тем же Аланхэ дворянского звания. Ведь граф де Мурсиа наверняка обо всем доложил герцогу. «Ах, как это было бы здорово, — начал было размышлять Педро, но тут же пресек все радужные мечтания одним простым и резонным рассуждением. — Во-первых, теперь его дворянство больше не имеет никакого значения, поскольку Клаудита уже стала графиней Аланхэ, маркизой Харандилья. А, во-вторых, кто сможет утвердить за ним, безродным парнем, оборванцем с барселонского побережья дворянский титул? Он теперь не служит ни при каком дворе. Не король же Хосеф Бонапарт наградит его дворянством за оборону Сарагосы. Конечно, это мог бы сделать Фердинанд. Но… где он теперь? А главное… — и только тут Педро впервые отчетливо понял, что не сможет принять из рук этого неприятного человека даже такую заслуженную награду. — Вот если бы я по-прежнему служил у дона Гаспаро, то мне было бы достаточно и его простого признания. Однако сами же заработанные мной в Сарагосе почести и лишили меня того, что единственное могло бы сегодня стать моей действительной наградой. Как я могу просить у дона Гаспаро вернуть меня к нему на службу, если однажды я уже фактически предал его? Я сам бы первый отказал такому просителю», — горько признался себе Педро и вдруг вспомнил сегодняшнее последнее напутствие герцога: «Прошу вас, не решайте за других, а постарайтесь получше понять, чего именно хочется вам самому».

И когда через два часа Педро вновь шел на прием к герцогу Наваррскому, он уже точно знал, что ответить ему на вопрос о своих дальнейших планах.

Первое же, что несказанно удивило молодого человека, когда он приблизился к дверям парадной Голубой гостиной, это торжественное объявление мажордома, стукнувшего массивной булавой о каменные плиты пола:

— Капитан валлонской гвардии Педро Сьерпес!

Такого в его жизни еще не бывало! Его принимают как настоящего дворянина, его впервые пригласили в гостиную, где, оказывается, уже собрались другие достойные сеньоры! Вот граф де Мурсиа, которого Педро не видел с того самого дня, как они вместе прибыли в замок из Сарагосы. Граф дружественно улыбался ему.

Не менее сердечно улыбались и дон Рамирес, и Игнасио, приветливо смотрела герцогиня д’Эстре, внимательно — дон Гаспаро. И, наконец, сама Клаудита, ожившая, расцветшая еще более, пленяющая какой-то новой, взрослой и выстраданной красотой опустила ресницы и протянула ему руку для поцелуя, как равная равному. Педро с благоговением коснулся губами тонких пальцев с кольцами и впервые обратил внимание на то, что обручальное кольцо у его возлюбленной чугунное. Но сейчас было не время разгадывать эту мрачную загадку, и Педро полностью отдался торжественности момента. «Вот бы всю жизнь так и прожить с этими людьми, — мечтательно думал он, отвечая на приветствия. — И ничего мне больше не надо во всем мире!»

Голубая гостиная сверкала какой-то странной белизной. Впрочем, и Голубой-то она называлась лишь потому, что ложные зеркальные окна на стороне, противоположной окнам настоящим, большую часть года отражали ярко-синее испанское небо и придавали залу прозрачную синеву. Но сегодня даже апрельская синь не могла затмить бледно-палевого, жемчужного и кремового шелка дамских платьев, светлого бархата мужских фраков, алмазного сияния шифра на плече Клаудии и победного серебра ливрейных лакеев. И белый парадный мундир Педро вкупе с безукоризненными лосинами пришелся как нельзя более кстати.

— Дамы и господа, — необычно громко обратился ко всем дон Гаспаро, заняв свое привычное кресло и подождав, пока мажордом усадит каждого на подобающее его положению место. В результате дон Гаспаро, граф де Мурсиа и герцогиня д’Эстре оказались в одной части гостиной, а остальные гости лицом к ним в другой. — Я собрал вас, чтобы обсудить некоторые детали нашего дальнейшего существования, касающиеся нас всех, — обратился он к сидящей перед ним четверке. — Но прежде, чем буду говорить об этом сам, я хотел бы выслушать каждого из вас. Итак, прежде всего, что думаете делать дальше вы, уважаемый дон Рамирес?

Старик, несколько смущенный пышностью обстановки и высоким положением хозяина, степенно встал и на мгновение задумался, подбирая слова. Все с восхищением смотрели на старого солдата, воевавшего еще с Фридрихом Великим, но неизменно подтянутого, в простом, но достойном костюме, изящество которого создавалось лишь высоким пикейным галстуком, завязанным по моде короля Карлоса Третьего. Казалось, дон Рамирес даже помолодел за последние недели, и теперь только седина выдавала его почтенный возраст. Он заметно волновался.