Анжело Мария Рипеллино - Магическая Прага

Как Энсор ад Остенда среди вещиц в отцовской лавке безделушек [1285], словно Шарлот за прилавком, который чуть не разбил и не сломал будильник, в лавке старьевщика [1286], – так и он вначале предстает в качестве бакалейщика в лавке “У трех золотых шаров” у мелочного ханжи Фердинанда Кокошки, по прозвищу Радикс, на пересечении улиц На Перштыне и Мартинска, – над входом в которую, как в каждой бакалейной лавке, был подвешен разноцветный ангелочек с расправленными крыльями [1287]. В полумраке этой конуры, смахивающей на мастерскую алхимика, где пахнет лаком, корицей, камфорой, средством от мышей, скипидаром, кремом для обуви, канифолью, зловонной чемеричной водой и липовой настойкой, Гашек мастерски разводил загадочные отвары и всякие смеси и подшучивал над молодняком, подсыпая им в пиво слабительные порошки.

И вот как закончилась эта комедия в бакалейной лавке. Господин Кокошка очень любил рисовать картинки на стекле, а Гашек вывел его из себя, пририсовав его корове бороду и заводной монокль на пружинке – и корова с альпийских лугов стала походить на хмурого скупщика колониальных товаров. “Я тоже учился аптекарскому делу, – ответил Швейк, – в Праге, у некоего господина Кокошки на Перштыне. Он был ужасный чудак, и когда я как-то нечаянно запалил бочку с бензином и у него сгорел дом, он меня выгнал, и в цех меня уже нигде больше не принимали, так что из-за этой глупой бочки с бензином мне не удалось доучиться” [1288].

В надежде заработать себе положение и жениться на любимой женщине, осенью 1908 г. Гашек становится главным редактором популярного журнала для любителей животных “Мир животных” [1289]. Вместе с принадлежащим редакции мастифом из собачьего приемника, он, как Жером Савари со своими “грустными зверями”, мотался по Праге, агитируя всех. Королевой приемника была синьорина Джулия, резвая ручная обезьянка, раньше работавшая в цирке Хагенбека в Гамбурге, с хозяином которого Гашек был на короткой ноге [1290].

Писатель оставил особый след в истории журнала, превратив его в бестиарий несуществующих животных, что Альфреду Брему и не снились, достойных выступать в Гранд Мэджик Циркус или скорее в комнате ужасов доктора Катценберга у Жана Поля: тираннозавр, какаду-летучая мышь, медведь Асваиль, голубая акула, палеозойская вошь, кит с серными внутренностями [1291]. О ките “с муравьиной кислотой в мочевом пузыре” и о “воши инженера Хуна”, паразита, живущего на доисторических кротах, говорит в “Швейке” также и доброволец, взятый на год службы, Марек, альтер эго Гашека, и рассказывает, что в то время, когда он являлся редактором “Мира животных”, им были изобретены также “плут-счастливец, млекопитающее из семейства кенгуру, съедобный бык, предок коровы, инфузория-каракатица”. “Знал ли Брем и его последователи о моем нетопыре с острова Исландия, о так называемом нетопыре заморском, или о моей домашней кошке с вершины горы Килиманджаро под названием «Пачуха оленья раздражительная»” [1292].

Часто подписывая статьи именем своего друга Лады и вызывая споры среди ученых, Гашек со всей серьезностью, достойной школьного справочника, дискутировал об алкоголизме животных, об их восприятии музыки и распространял сенсационные новости: что мускусные мыши, выращенные в замке Добриш, заполонили всю Влтаву или что скоро оборотни будут продаваться как обычные собаки. Хотя в “Швейке” доброволец Марек и утверждает, что своими чудаковатыми находками он до смерти довел господина Вацлава Фукса, хозяина журнала [1293], на самом деле вся комедия, связанная с “Миром животных”, закончилась увольнением флегматичного мистификатора.

В этих балаганных “чудесах” сквозят обман и коварство. Не случайно через некоторое время Швейк рассказывает о “некоем Местеке”, который на улице Гавличка в дыре в ширме обнаружил “выдуманное животное”, “морскую сирену”, вернее, обычную шлюху с Жижкова. “Ноги у нее были завернуты в зеленый газ, что должно было изображать хвост, волосы выкрашены в зеленый цвет, на руках были рукавицы на манер плавников, из картона, тоже зеленые, а вдоль спины веревочкой привязано что-то вроде руля” [1294].

Господин Йозеф Майер, известный зануда, владелец дома в три этажа, конечно же не был готов выдать свою дочь за такого неудачника, анархиста и пьяницу, как Гашек. Дочь господина Майера, Ярмила, хоть и принадлежала к солидной и степенной Gemutlichkeit ( нем . “степенной”) буржуазии, восхищалась бравыми подвигами своего Гриши (уменьш. от “Ричард Львиное Сердце”), и стала восхищаться им еще сильнее после того, как 1 мая 1907 г. его посадили в тюрьму за оскорбление полицейского [1295].

Письма Гашека Ярмиле – это истинный кладезь банальностей, сладкоголосых речей и телячьих нежностей, брачных обещаний, сиропного китча, детской непосредственности. Он постоянно говорит о своем стремлении стать лучше, бросить пить, начать прилично одеваться и перестать быть неряхой. Вылизанная цветистость стиля его посланий, как и его ложный возврат к католической вере и якобы отречение от анархических идей, это всего лишь его способ поломать комедию, это вид супружеской игры, в которой клоун примеряет маску степенного буржуа.

Только таким способом, после стольких препирательств ему удается добиться расположения господина Майера. После бракосочетания (состоявшегося 15 мая в храме Святой Людмилы в Виноградах) он играл роль благомыслящего угрюмого простачка, напоминая фигурку со свадебного торта: отказываясь от возлияний, он утверждал, что через год тесть наградит его внушительной суммой за воздержание. Но привычки бродяги взяли верх, и все его благие намерения “полетели ко всем чертям”. Пьянчуга исчезал на целые сутки, а отчаявшаяся Ярмила ждала его. И даже рождение сына Рихарда (Рича) в апреле 1912 г. не смогло заставить его отказаться от чудачеств. Поговаривали, что однажды он умудрился забыть ребенка в пивной, куда притащил его, чтобы показать друзьям, а также что он проиграл в карты деньги, отложенные на коляску, а когда Майеры пришли навестить роженицу, он сбежал, как трус, якобы отправившись за пивом [1296]. Как бы то ни было, Ярмила с новорожденным переехала в дом к родителям.

В России в период Гражданской войны Гашек женился на сироте Шуре, вернее, на Александре Гавриловне Львовой, с которой познакомился в Уфе, когда служил военным комиссаром в Пятой армии [1297]. Хотя русская девушка и поехала покорно за ним в Чехословакию, Гашек, вернувшись в Прагу, пытался снова сблизиться с Ярмилой, писал ей ангельские письма, что он искренне раскаивается, восхищался ее талантом как автора женских рассказов, вымаливал прощение за порочное прошлое, клялся, что женитьба на Шуре была ошибкой и что его преследуют большевики. Ему не удалось склеить обломки разрушенного брака: хотя они иногда встречались тайком, но Ярмила представила его сыну как “господина редактора”. Гашек, который в России всегда носил на шее медальон с изображением сына, потрепал мальчика по волосам и обратился к нему на “Вы”. Рич же был уверен, будто его отец, будучи легионером, погиб в Сибири [1298].