Анжело Мария Рипеллино - Магическая Прага

Пражское гетто знало лучшие свои времена в эпоху Рудольфа II, когда там жили прославленные рабби Йехуда Лёв (Лива) бен Бецалель, кладезь полезных поучений, и меценат и финансист Мордехай Майзель (Maisl, Meysl или Mayzl) – оба ставшие персонажами многочисленных легенд. Последний (1528–1611), обязанный своими богатствами, согласно легенде, волшебству двух гномов (“trpaslici”), был “rojsch-hakól” ( ивр . “всему глава”) еврейского квартала и построил там три синагоги, одна из которых носит его имя, общественные бани, здание городского совета и больницу, а также расширил бетхамидраш – высшую талмудическую школу, основанную рабби Лёвом. Знаменитейший благодетель и благотворитель, он одевал бедных, обеспечивал приданым нищих невест и одалживал деньги самому Рудольфу для пополнения его коллекции и войн против турок [736] Ср. Hana Volavková. Zmizelá Praha, cit., s. 28–30; Židovské město pražské, cit., s. 24–25; Zmizelé pražské ghetto, cit., s. 30–34; Jiri Weil. Součaníci o Mordechajovi Mayzlovi, в: Židovski ročenka (5718). Praha, 1957–1958, s. 77–85. Ср. также Alois Jirásek. Ze židovskeho města в: Staré pověsti české (1894). Praha, 1949, s. 200–206. .

Но история еврейского квартала Праги, как и история любого гетто, – это прежде всего история выживания маленького человека в череде преследований и погромов, под гнетом налогов и угроз. Гетто жило не только продажей старья и хлама, здесь встречались ремесленники всех сортов, доблестная гильдия мясников, поставлявших мясо даже христианам. Когда-то здесь проживал мясник, что каждый Шаббат взвешивался вместе с женой, чтобы затем распределить между бедными куски мяса, по весу его самого и супруги [737] Ср. Zikmund Winter. Čast kulturně-historická, в: Pražské Ghetto, под ред. Ignat Herrmann, Josef Teige, Zikmund Winter. Praha, 1902, s. 12. . И любопытно, что евреи, умелые пожарники, помогали тушить пожары в прилегающих кварталах, часто служивших трамплином для набегов головорезов и грабителей [738] Zikmund Winter. Čast kulturně-historická, с. 70. .

Среди кривых домишек гетто расхаживали бородатые евреи в высоких желтых шляпах, верхушки которых часто украшались чудным шариком, в кафтанах, с нашитыми на левой стороне груди кругами из желтой ткани [739] Там же, с. 68. . Нужно трепетно относиться ко всему живописному, особенно когда оно оборачивается горькой нищетой и унижением. Выходя из гетто в Старый город, евреи словно становились фигурками из “jeu de massacre” ( фр . “ярмарочный тир”), которых толпа забрасывала камнями и снежками. И катились по земле островерхие шляпы, а в позднейшие времена – цилиндры.

Но в течение веков не катился по земле, подобно шляпам, зубчатый треугольник, шпиль Староновой синагоги, относящейся к концу третьего века [740] Hana Volavková. Zmizelá Praha, cit., s. 23; см. также Židovské město pražské, cit., s. 15–16; Zmizelé pražské ghetto, cit., s. 10–14; Vojtèch Volavka. Pout' Prahou: dějiny a umění. Praha, 1967, s. 59. мрачного и почерневшего вытянутого тетраэдра – вместилища ангелологии, восходящего.

Герой романа Иржи Карасека “Готическая душа” (“Gotická duše”, 1921), скитаясь однажды ночью по грязным улочкам гетто, оказался в этой “мертвой, словно углубившейся в могильную плесень, синагоге, куда через узкие готические окна попадал чахлый свет, словно тусклый отблеск настоящего”.

“В удушливом чаду масляных ламп, в темноте, кантор читал на алмемаре [741] Алмемар (альмемор, бима) – платформа, с которой читают в синагоге Тору. – Прим. ред. нараспев, и чтение это казалось причитанием об умершем прошлом и о бесполезном народе; старейшины, склонив головы, угрюмо стонали о разрушении Иерусалима”.

“Было в этом что-то столь безысходное и столь мрачное, что он был вынужден выйти, чтобы не дать печали овладеть им…” [742] Jiřн Karásek Ze Lvovic. Gotická duše (1990). Praha, 1921, xxi, s. 91. . Более банальны воспоминания другого посетителя, Андерсена (1866): “Потолок, окна и стены были грязными от дыма, и стоял там столь нестерпимый запах лука, что я был вынужден выйти оттуда на свежий воздух” [743] H. C. Andersen. Nádherné seskupení, в: Město vidím veliké… cit., s. 411. .

Сегодня эта синагога покрыта потухшей музейной патиной, но еще в xix веке, тонущая в толкотне прижимающихся к ней домишек, она тревожила своей стрельчатой архитектурой, профильтрованным сквозь узкие окна бледным траурным светом, готической решеткой, огораживающей алмемар, пыльным чердаком, про который поговаривали, что где-то там лежат останки Голема, стенами, закопченными и покрытыми пятнами, подобно муренам или миногам, и забрызганными кровью евреев, зверски убитых во время погрома 1389 г., о котором рабби Авигдор Каро сочинил свою знаменитую элегию [744] Ср. Alous Jirásek. Ze židovského města, in: Staré pověsti ceske, cit., s. 199–200; Karel Krejci. Praha legend a skutecnosti, cit., s. 177. .

“Tausend Jahre zählt der Tempel schon in Prag” (“Храму пражскому минула тыща лет”), – написала Эльза Ласкер-Шюлер в одном из своих стихотворений [745] Старый храм в Праге / Пер. А. Парина. Цит. по: Сумерки человечества. Лирика немецкого экспрессионизма / Сост. В. Л. Топорова, М.: Моск. рабочий, 1990, с. 79. – Прим. пер. . Говорили, что синагога древнее собора Святого Вита и всех пражских церквей. Существует множество легенд, повествующих о ее происхождении: а) она была построена из камней разрушенного Иерусалимского храма, которые привезли в Прагу евреи палестинского происхождения; б) старейшины общины вырыли яму в месте, указанном старым провидцем, и нашли под выступом земли уже готовую синагогу; в) ангелы перенесли в Прагу (как из Назарета в итальянский Лорето дом Девы Марии) обломки Иерусалимского храма и вновь соединили их, строго-настрого наказав ничего не менять. Тех, кто пытался что-то перестроить в этой темной двухнефной целле, разили неприятности и смерть. Во время пожара еврейского квартала ангелы (пламенные создания, согласно Талмуду [746] Ср. Henri Sérouya. La Kabbale. Paris, 1947, p. 98. ) появились в виде голубей на шпиле-шляпе синагоги, спасая ее от огня [747] Ср. Adolf Wenig. O Staronové synagoze, в: Staré pověsti pražské, cit., s. 309–314; Karel Hádek. Pověsti o Staronové škole, в: Čtení o staré Praze. Praha, 1948, s. 27–31. .

По улочкам гетто, словно вереница призраков, шествует строй бородатых смуглых мужчин в черных пальто с белыми воротниками и черными широкополыми шляпами. Это члены Похоронного братства (“Pohřební bratrstvo”, или “Хевра кадиша”), которое занималось добрыми делами – утешением больных, поддержкой умирающих, организацией похорон и уходом за кладбищами. Быть членом Похоронного братства считалось большой честью. На ежегодном банкете в честь назначения председателя братства его члены пили из стеклянных кубков с изображением погребальных сцен [748] Hana Volavková, Walter Sojka, Jiřн Weil. Průvodce po Státním židovském museu v Praze, II. Praha, 1956, s. 15–16; Hana Volavková. Příbéh židovského musea v Praze. Praha, 1966. . Их сокрушение на грани меланхолии, их тяжелая поступь контрастировали с паясничаньем badchónim – шутов “Пурима”. И вот они вышагивают – с серебряными расческами, чтобы причесывать покойников, с серебряными щеточками для чистки ногтей, с комками земли, чтобы положить под голову усопшему, – эти хмурые маски направляются к древнему еврейскому кладбищу.