Сергей Михеенков - Власовцев в плен не брать

Покончив с обустройством позиции, Иван поворошил золу. Живые угли сразу засветились. Пошло тепло. Он оглянулся на Николь. Свернувшись калачиком, она спала на ложе, устроенном ею на двоих. Место рядом пустовало.

Иван усмехнулся. Развязал ранец, вытащил охотничью куртку, которую он надевал зимой, когда было холодно, прикрыл ею девушку. Взял карабин, дозарядил два патрона и положил его на колени.

Если бы он был один, ночевать здесь он бы не решился. Ушёл бы в горы. Но Николь…

Если бы он был один… Если бы он оказался один, то вряд ли бы выбрался с дороги. Немцы уже начали обходить его. Заперли бы на том холме в сосняке, какое-то время, пока у него не кончились патроны, держались на дистанции, а потом взяли б живым.

Мысль о плене ужасала его больше, чем возможная смерть в бою.

Не спать! Не спать!

Вверху над соснами и над долиной высокими ясными гроздьями колыхались звёзды. Иван откидывал голову, чувствовал через сукно берета холод ночного камня. Он пытался сосредоточиться на звёздах. На мысли о том, что они, звёзды, точно такие же, что и в России, и что эта ночь ничем не отличается от ночи где-нибудь на лугах в окрестностях Подлесного…

Не спасть!

Пальцы машинально ощупывали затвор карабина и кольцо спусковой скобы.

Николь вздохнула во сне и подтянула колени к животу.

Она отдохнёт, и тогда они будут идти весь остаток ночи, всё утро, а с восходом солнца остановятся на днёвку где-нибудь в горах. Там уже будет безопасно. Можно даже развести костёр из сухого хвороста. А потом заняться поисками ещё более укромного места, чтобы провести те несколько суток, раньше которых нельзя возвращаться на партизанскую базу. Так приказал Арман. Его осторожность объяснима. Однажды в начале весны группа разведчиков, направленная в город, привела за собой «хвост». Жандармы и полицейские из местных окружили их первый лагерь. Пробиваться пришлось с боем, с потерями. Потом устраивались на новой базе, гораздо дальше от города.

Не спать!..

И всё же он уснул. Быть может, на минуту-две закрыл слипавшиеся глаза, и глубокий сон тут же охватил его. Ему снился хаос. Чёрный, беспокойный хаос. И вдруг чернота начала светлеть, и в самой середине её проявилась фигура отца. Отец был в накинутой шинели, без пилотки. Он смотрел прямо в глаза Ивану. Взгляд беспокойный и строгий. Отец быстро приблизился и обеими руками толкнул Ивана в грудь…

Иван вздрогнул, открыл глаза.

Внизу, в долине слышались голоса. Разговаривали на дороге немного правее их плато. Иван напряг слух, задержал, как перед одиночным выстрелом, дыхание. Внизу разговаривали двое или трое. По-немецки.

Иван быстро разбудил Николь. Сунул ей в руки винтовку и приказал лечь за валунами. Тихо пробрался в свой окоп и замер, стоя на коленях и слушая голоса, доносившиеся из долины…

Лес молчал. Загнанная назад колонна немцев и русских эсесовцев словно растворилась там, среди берёз, елей и заросших ольхами оврагов. Только раненые, оставленные среди убитых, всё ещё стонали и переползали с места на место.

– Эй, разведчик, – окликнул Иванка пожилой солдат; он чиркал «катюшей» на кончик «торпеды» и кивал за бруствер, – вон, видишь, под осиной ковыряется, орёт. Невыносимо слушать. Видать, в живот… Дострелил бы ты его, малый из своей трубы.

– Тебе мешает, ты и стреляй, – спокойно ответил Иванок.

– Так ведь мучается…

– А тебе, бать, его жалко, да?

– Мучается. Человек же…

– Ты, бать, с какого года воюешь?

Иванок сунув в рот кусок сахару и, утроившись в углу ячейки, сонно смотрел в небо. Ему хотелось спать. Хоть немного. Хоть полчасика…

– С какого… Уже полгода воюю, – ответил солдат. – Как нас освободили, так и сразу и призвали. Две недели в запасном полку и – сюда.

– Полгода… Не видал ты войны, батя.

– Э, малый, какую войну я повидал, такой не дай бог никому. Тут-то, на фронте, война ясная. Ты убил, или тебя убили… А что там было, в оккупации… Всю душу вымотали. То немцы, то венгерцы, то свои окаянные…

Иванок засыпал. Отвечать солдату, пережившему оккупацию где-то недалеко отсюда и теперь воевавшему в роте Воронцова, ему не хотелось. С солдатом заговорили другие:

– Семью-то сохранил, Мишин?

– Сохранил. Да не всю…

В траншее на минуту установилась тишина. Только в стороне соседей слышались приглушённые голоса да позади, на позициях артиллеристов, гремели лопатами. Немец тоже стонать прекратил.

– Младшего, Ваську, похоронил. Восемь годов мальцу. Что он соображает?.. У немца из машины полбуханки хлеба упёр. Мы тогда голодали. Хата сгорела, всё пропало. Так фриц его заметил, догнал и тут же, из пистолета… И хлеб-то – из нашей пекарни, из нашей муки…

Воронцов слушал разговор солдат и вспоминал Прудки, Зинаиду и детей.

С последним пополнением в роту пришли пожилые бойцы, призванные полевыми военкоматами из освобождённых деревень и небольших районных городков. Воевали они хорошо. Оружие знали. Кое-кто успел повоевать в сорок первом году, потом пережил оккупацию. Кто в своих деревнях, кто в зятьях. Некоторые бежали из плена. И вот теперь оказались снова в окопах. Воевали осторожно. Зря голову под пули не совали. Похвалу ценили, но к наградам не стремились. Дома их ждали семьи.

Позвонил комбат:

– Воронцов, сейчас у тебя проведём короткое совещание. Придут танкисты, кавалеристы, пулемётчики, миномётчики и артиллеристы. Предупреди полковую разведку. Лейтенант Васинцев тоже должен быть на совещании.

Капитан Солодовников пришёл вместе с начштаба и Турчиным.

Разведчики вернулись не с пустыми руками: привели двоих пленных. Солодовников был доволен. Пленных допросили. Выяснилось, что в Чернавичской пуще сейчас около двух-трёх тысяч из состава дивизии СС и несколько сотен каминцев. Кроме того, около трехсот человек из различных частей. Сейчас единства в «котле» нет. Многие пробуют пробиваться самостоятельно. Некоторые ушли на болота, чтобы на время укрыться там и выжидать. Эсэсовцы пытаются навести порядок. Каминцы под разными предлогами уходят в лес вместе с семьями. Срывают петлицы, переодеваются в гражданское. Тылы прикрывало какое-то спецподразделение. Но во время прорыва оно без приказа покинуло свои позиции и исчезло в лесу. Многие подразделения формируют группы до двадцати человек, готовят организованный выход в различных направлениях. Бригадефюрер то ли тяжело ранен, то ли убит. Перед солдатами он не показывается. Единого командования в «котле» уже, по существу, нет. Хотя приказы отдаются от имени генерала.

– Командование требует в течение суток покончить с ликвидацией «котла», – объявил приказ капитан Солодовников. – Будем ликвидировать. В лесу их там до двух полков. А может, и побольше. Побитые. Без тяжёлого вооружения. Но злые и сдаваться не думают. Будут пытаться прорваться. И в основном, как вы понимаете, на нашем участке. Кругом болота, топь непроходимая. А мы стоим у них на выходе. У кого какие соображения?