Сергей Михеенков - Власовцев в плен не брать

Кавалеристами командовал пожилой сержант. Он сразу расставил всех по огневым точкам.

На дороге между тем тоже происходило движение. Повозки выстроились в два ряда. Слышались команды.

– Кричат по-русски, – заметил сержант-кавалерист.

– Вот вам и немцы. Вот вам и раненые…

– Я плащ-палатку приподнял, а там винтовки – одна к одной, рядком…

Командир головного танка высунулся из башни и прокричал:

– Вы не выполнили нашего требования! Предлагаю немедленно!..

Винтовочный залп прервал его крик. Лейтенант рухнул в люк. И тотчас «тридцатьчетвёрки» ответили из своих орудий. Серия взрывов накрыла обоз, опушку и просеку в лесу. В следующее мгновение все три танка рванули вперёд, соблюдая первоначальное построение. Заработали их курсовые пулемёты. Буквально в несколько секунд они покрыли расстояние, разделяющее их и обоз. Затрещали телеги, испуганно заржали кони. Вой и стон поднялся над опушкой и лесной дорогой. Вскоре «тридцатьчетвёрки» исчезли в лесу, сделали по нескольку выстрелов и, пятясь, в том же порядке вернулись назад. На опушке развернулись.

Перед собой танки гнали до взвода солдат в немецкой форме. Короткими очередями курсовых пулемётов они вначале отсекли их от опушки, потом сбили в кучу. Одна из машин, резко прибавив скорость, врезалась в толпу бегущих. Уцелевшие рассыпались по лугу. После этого началась охота за каждым. Курсовые пулемёты работали вдоль опушки. Никто не должен был уйти в лес живым…

Вечером, в сумерках, Воронцов обошёл взводы. Вернулся уже в темноте, подсвечивая себе в траншее трофейным фонариком.

На НП его ждала Веретеницына.

Днём солдаты отрыли просторную землянку и накрыли накатником, завалили еловыми лапками.

– Ну что, раненых отправила?

– Отправила, – ответила она. – Под конвоем.

Глаза её сияли. Она была благодарна ему, что он не позволил ей идти осматривать обоз и, возможно, уберёг от смерти. Но разговаривать об этом было нельзя.

– Я ещё пару фляжек принесла, – призналась она.

– Какая ты молодец! Спасибо тебе, Глаша, за службу, – засмеялся Воронцов. – И – милости прошу на новоселье.

Воронцов откинул плащ-палатку и пропустил санинструктора вперёд.

Посреди землянки за дощатым столом сидели офицеры. Комбат, двое танкистов, артиллеристы, командир кавалерийской сотни. Воронцов даже не успел запомнить их имён и фамилий. Все эти дни и ночи прошли в крайнем напряжении. И вот, кажется, с окружённой группировкой покончено.

После атаки танкистов лес обработали штурмовики, и через несколько часов на позиции Девятой роты вышли остатки окружённых. Несколько групп приняли на других участках, в том числе и на дороге.

Пленных разоружали и направляли в тыл, в деревню, где их принимали люди из Смерша.

– Заходи, Воронцов! – сказал капитан Солодовников. – Заходи, хозяином будешь!

Потом, когда выпили и закусили и вышли на свежий воздух, комбат спросил Воронцова:

– А ты что, с нею, со своим санинструктором, посты, что ль, ходишь проверять? То просил её забрать в тыл, то…

Воронцов засмеялся.

– Да нет, Андрей Ильич, я по-прежнему настаиваю на переводе старшины Веретеницыной в тыл. Хватит с неё. С обязанностями санинструктора в роте вполне справляется ефрейтор Екименков.

– Ладно, сено-солома, подумаем. Вижу, бережёшь её.

– Можно сказать, и так. Но только потому, что – женщина. Мы тут, на передовой, теперь и сами справимся.

– А раньше не справлялись…

– Да выходит, что нет.

– Буду на тебя представление писать, – сказал вдруг комбат. – На капитана. На повышение. Хотя, честно скажу, расставаться мне с тобой не хочется. Закончишь войну комбатом. Сколько можно в ваньках-ротных ходить? Скоро конец.

– Думаешь?

– А что тут думать? Видишь, как пошло. Все фронты задвигались. И немец уже не тот. Ротами да взводами выходили. Понурые, небритые, грязные, вонючие, как псы. Раньше такого не было.

– Было. Только с нами.

Во взводах над ходом сообщения стоял сизый дым. Пахло жареной картошкой.

– Балуешь ты своих, – заметил капитан Солодовников. – Костры разожгли. В Седьмой и Девятой этого нет. Смотри, Сашка, солдат развинчивается быстро. А завтра в Европу входить. Польша. Братский народ освобождать будем.

– Этого народу, братского, я под Москвой и Смоленском уже повидал. В немецкой форме. А знаешь, Андрей Ильич, как мы их различали?

– Кого?

– Немцев и поляков. Если сапоги начищены – немец. Если в рыжих ходит да корявых – поляк. Или другой какой союзник.

– Некогда им сейчас сапоги чистить. И немцам тоже.

– Братская Польша.

– Политика… Это, Сашка, уже политика. Ну её, сено-солома!.. А мы с тобой народ окопный. Что из дома пишут? Живы-здоровы?

– Слава богу, Андрей Ильич. И в Прудках, и в Подлесном. У меня хоть за них душа на месте. В Прудках из землянок наконец вылезли. Отстроились.

– Почаще посылки им посылай. Наступаем. Сейчас трофеи пойдут.

– Грабь награбленное?

– Да брось ты, Сашка, свою довоенную философию. Сейчас, когда война кончится, другая жизнь пойдёт. Вот увидишь. Я это чувствую. Многим она не понравится. Но править бал будут другие правила.

– Это ж какие, интересно?

– А такие. Народ за войну обнищал. Где вылезли из землянок, а где ещё и нет. Жизнь наладить быстро не получится. Особенно в деревне. После того как всё закончится, армию начнут демобилизовывать. Мужики, окопнички наши с тобой, боевой народ, по домам поедут. С вольных хлебов – на лебеду и мякину… Тут хоть под пулями ходим, а всё же старшина Гиршман три раза в день кашу доставит, а то и из канистры нальёт. И что там начнётся, когда наши с тобой подчинённые, стрелки и пулемётчики, орлы и герои, увидят, как живут их жёны и дети, сёстры и матери. Не думал?

– Не думал…

– А вот подумай.

– Согласен с тобой, Андрей Ильич. И что мы ещё увидим, когда границу перейдём. Как живут те, кто три года назад танки на нас пустил. И как наши солдаты на их жизнь посмотрят… На их семьи, на дома. Особенно те, кто и семьи, и дома потерял и живёт теперь только местью. Только у меня в роте таких четверо.

– Это, Сашка, отдельная тема. Она ещё впереди. И может выйти так, что мы с тобой ещё хлебнём по полной от этих лозунгов, которые везде возле дорог стояли и стоят. «Убей немца!» «Воин, Красной армии, отомсти!» И прочие в том же духе. Людей накалили до крайности. Как останавливать будем? А останавливать придётся.

– Они уже мстят. Не зря сегодня раненые без нашивок и петлиц выходили. И эсэсовцы, и бобики.

– Ты за своими посматривай. В руках держи. Сегодня – «Отомсти!» А завтра из штаба армии или корпуса пришлют приказ по поводу принятия строгих и решительных мер против мародёрства и насилия в отношении местного женского населения. Тебе, Сашка, ещё служить…