Мария Пастернак - Золото Хравна

К августу церковь была почти готова. Брат Мойзес попросил прислать ему меня и еще нескольких резчиков для завершения работ. Мы пошли в Оксбю, и я прожил там до самого ноября.

Это было самое прекрасное время, Мина, из двух лет, проведенных мною в монастыре. Мы молились вместе с братом Мойзесом, много разговаривали. Иногда он спрашивал, уверен ли я, что иду своею дорогой, что монашество — мое призвание. Расспрашивал о родителях, о работе резчика, о тех, кого я оставил в Эйстридалире, о Стурле, о тебе. Я не мог понять, к чему всё это. Я никогда еще не был так убежден в правильности своего выбора и думал, что, вернувшись в Нидарос, положу конец прежним своим детским выходкам.

Мы украсили алтарь. Брат Мойзес просил меня сделать крест — он хотел, чтобы это была целиком моя работа. Стояла ранняя осень, листья горели золотом и отражались в темных водах озера, я вспоминал рассказы о святом отце нашем, брате Франциске. Ему бы понравилось у нас, ведь он знал, как хороша земля и как она поет Господу своей красотой.

Я закончил крест, и мы установили его на колокольне. Тут пришли несколько братьев из Нидароса, которые посланы были с какой-то миссией на Воронов мыс, им было велено взять с собою и меня, они должны были нести тяжелую поклажу. Я пошел охотно — мне было всегда интересно, что там, за холмами.

На Вороновом мысе мы пробыли неделю. На обратном пути я попрощался с братом Мойзесом и сказал, что упрошу отправить меня в Оксбю, когда принесу вечные обеты. Он же в ответ высказал надежду, что у меня хватит ума не делать этого. Я не понял тогда, почему он это сказал, и, пожалуй, обиделся бы, не знай я так хорошо брата Мойзеса.

— А потом ты снова вернулся в монастырь в Нидаросе? — спросила Вильгельмина.

— Ну да.

То ли Торлейв приуныл, вспомнив, что было дальше, то ли ему просто тяжело было говорить на подъеме, но он умолк.

Они остановились на самом верху. Внизу, за зарослями карликовой березы, извивалась лента дороги. Было видно, как по ней едут маленькие сани, запряженные будто игрушечной лошадкой — отсюда она казалась не крупнее мыши.

— Давай передохнем, — попросила Вильгельмина. — Что-то я устала.

Торлейв кивнул.

Огонь разгорался плохо, больше шипел на сырых поленьях, чем грел. Торлейв отгреб снег и расстелил плащ. Они сели, вытянув ноги к костру. Вильгельмина вынула лепешки и мех с пивом — то, что дали монахи в дорогу.

— Я вернулся в Нидарос другим, — внезапно продолжил рассказ Торлейв. — Гёде сразу принялся дразнить меня занудой и спрашивал, что со мною сделали в Оксбю. Я не мог ему ответить. Я так полюбил монастырские службы, даже утренние часы, когда надо вставать в полной темноте ноябрьской ночи и идти на хоры. Свечи горят ясно, звуки голосов летят к стропилам и возвращаются оттуда — точно ангелы вторят тебе сверху.

На Пасху собирался я уже принять постриг и думал только о себе и о своем призвании. Между тем с Гёде начало что-то происходить. Он совершенно перестал интересоваться монастырской жизнью. Не раз нам с Эстейном приходилось скрывать от брата У льва отсутствие Гёде на хвалитнах [137] Хвалитны — торжественная часть утрени, когда поют стихи из хвалитных псалмов. . Я решил поговорить с ним, но все откладывал: неловко было лезть не в свое дело. Как-то раз, не найдя Гёде во время вечерни на хорах, я тоже тихо ушел из церкви и отправился его искать. Гёде не было в храме, не было в дормитории, не было в клуатре. Я бродил по всей обители, пока не догадался пойти к нашей лодке.

Я увидел его сразу. Была ранняя весна. Гёде сидел в лодке и стругал ножом ивовые прутья. Обстругав прутик, он выкидывал его в воду и принимался за новый. Вокруг в месиве грязи, воды и льда плавало уже немало стружек, часть их уносило течением во фьорд.

— У тебя появилась своя Изот? — спросил я Гёде. — И ты, подобно новому Тристраму, хочешь с помощью стружек дать ей знать, что ждешь ее в условленном месте? [138] Торлейв говорит об эпизоде из «Тристана и Изольды», в котором Тристан, чтобы вызвать Изольду на свидание, бросал стружки в ручей, протекавший через ее спальню. В Норвегии имя «Изольда» произносилось как «Изот».

Гёде посмотрел на меня с яростью.

— Что ты здесь делаешь? — прошипел он сквозь зубы.

— Я искал тебя. Брат Ульв не слепец. Он видит, что твое место пустует, сколько бы мы с Эстейном ни пытались заслонить его своими хабитами. Тебя отошлют домой.

— О, — фыркнул он. — Как я испугался!

— Что с тобою, земляк? — спросил я, потому что Гёде тоже родом из Хёдмарка [139] Долина Эйстридалир — часть области Хёдмарк. .

— А тебе какое дело, земляк? — отвечал он. — С тобою-то все в порядке. Ты не пропускаешь служб, ведешь себя примерно, со дня на день удостоишься тонзуры и скапулира.

— Гёде, я же не враг тебе. Если ты не хочешь идти этой дорогой, кто заставляет тебя? Ты говорил, что сам выбрал этот путь, никто тебя не неволил.

— Да, представь себе! — буркнул Гёде. — И тетка моя Сольвейг и дядя Никулас были против того, чтобы я становился монахом, но я настоял на своем. И вот теперь я понял, как были правы они и как неправ я. И что мне делать? Если я добровольно уйду из монастыря и вернусь домой, они-то будут довольны! И снова придется мне выслушивать дядюшкины речи: дескать, Гёде, коли не будешь таким дураком, как я, примешь рыцарское достоинство из рук конунга, получишь золотые шпоры и тебя станут величать господином Гёде… Не теряй тогда головы и помни, что простые люди ничуть не хуже тебя.

— Не вижу в этом ничего дурного, — отвечал я. — Почему бы тебе и не стать рыцарем?

— Я нарочно выбрал орден миноритов, дабы мне никто не напоминал о знатности моего рода. Я и без дядюшки знаю, что простые люди ничем не хуже. И почему он думает, что может распоряжаться моею судьбой? Он не отец мне, он даже не родной мой дядя.

— Видит Бог, я все же не понимаю, в чем беда.

— Сказать тебе, в чем? — крикнул он с вызовом. — Ты был прав, когда говорил о Тристраме и Изот. Я познакомился с девушкой, ее зовут Хилле. Я болтался по Нидаросу, а она покупала себе ленты в лавке. Были ранние заморозки, мостки у входа в лавку обледенели, она поскользнулась и подвернула ногу. Я помог ей дойти до дому. Пока я ее провожал, я окончательно понял, что монастырская жизнь не для меня. Мы договорились встретиться. Теперь мы с нею видимся раз в неделю, и она любит меня так же, как я ее.

— Так пускай твой дядя пошлет сватов к ее отцу, — посоветовал я. — Может, меня даже отпустят из монастыря погулять на вашей свадьбе.

— Отец Хилле — простой кузнец, — сказал он, продолжая яростно строгать ивовую ветку. — Ремесленник и бюргер. Почтенный член гильдии.

— Тем более он не должен быть против.

— Мой дядюшка Никулас будет против! Он любит поговорить о том, как все равны перед Богом, от лейлендинга до короля, но при этом не раз повторял, что я должен найти себе знатную невесту — упрочить свое положение в обществе! И отец Хилле внушает ей то же самое. У него нет сыновей, и он хочет выдать ее за своего старшего подмастерья, чтобы дело не уходило из семьи. И ему плевать, какого я рода. Ох, Торлейв, видел бы ты мою Хилле! Она так мила, так добра и прекрасна!..