Эмилио Сальгари - Сын Красного Корсара. Последние флибустьеры

– Да ты после женитьбы стал кровожаднее каймана, – заметил Мендоса.

– Ну уж нет, сеньор мой, – запротестовала прекрасная кастильянка, – он стал после женитьбы смиреннее ангела, мой Пепито.

– Оставим в покое Пепито, речь совсем не о нем. Давайте лучше займемся Пфиффером. Вам нравится моя идея?

– Если нет ничего лучшего, тогда затолкаем его на время в бочку, – высказался Буттафуоко. – Он там пробудет по возможности недолго, потому что мы уже наняли шлюпку и вскоре отправимся на поиски Равено де Люсана.

– Надо не перепоить его, этого бедного дьявола, – сказал Мендоса. – Мы не хотим его смерти.

– За кого ты меня принимаешь? – возразил гасконец. – За последнего из трактирщиков, которые только существуют в обеих Америках? Я дам ему выпить самого лучшего агуардьенте, который обходится мне в четыре пиастра за бутылку.

– Давайте покончим с этим и пойдем, – сказал Буттафуоко. – Сеньорита Инес ди Вентимилья будет беспокоиться. Она наверняка еще не ложилась.

– Как!.. Она примет вас ночью? – удился дон Баррехо.

– Мы не можем видеться днем. Предосторожности никогда не повредят, когда мы играем партию с де Монтелимаром.

Они взяли лампы и спустились в погреб, быстро добравшись до конца двух рядов бочек. Там находился огромный чан, похожий на маленькую башню; в нем без труда могло уместиться четыре человека.

– Как видите, бочка и в самом деле новая, – сказал дон Баррехо. – Пфифферу не грозит опасность задохнуться.

Он взял молоток и с его помощью снял верхние обручи, чтобы сбить клепки и поднять крышку. Мендоса и Буттафуоко помогали ему как могли, хотя были и неопытны в этом ремесле, тогда как гасконец уже познал его основы, и даже, может быть, лучше бочара.

– Гнездо готово и может принять дрозденка, – сказал дон Баррехо через несколько минут. – Разыщите Пфиффера, пока я снимаю крышку.

Несчастный фламандец блаженно храпел под бочками, словно в своей постели.

Буттафуоко и Мендоса взяли его неподвижное тело и передали гасконцу, который опустил фламандца в чан, даже не посмотрев на дно монументального резервуара; после этого он быстро поставил на место крышку, но не стал как следует подгонять ее, так что воздух мог свободно циркулировать в бочке.

– Уверен, что его никто не найдет, – сказал дон Баррехо, справившись с этой работой.

– Однако можно услышать, что внутри кто-то сопит или храпит, – усомнился Мендоса, приложив ухо к бочке.

– Ошибаешься, дружище, – ответил гасконец. – Хорошее вино всегда бурлит. Разве оно не булькает, когда начинает ферментироваться?

– Ты бесподобен, дон Баррехо, – сказал Буттафуоко. – Уверен, что с вашей помощью можно без труда увезти сеньориту ди Вентимилью к месту рождения ее матери и получить наследство, оставленное Великим кациком.

– Вы хотите сказать, сеньор Буттафуоко, что все еще рассчитываете на мою драгинассу? – сказал дон Баррехо.

– Мы приехали сюда, чтобы забрать вас с собой. Хватит, побыли в трактирщиках. Вы же дворянин и со шпагой управляетесь куда лучше, чем с бутылками.

– Я и в самом деле начал смертельно скучать и оплакивать былые времена, когда под командой сына Красного Корсара шел на приступ какого-нибудь судна или города не реже одного раза в неделю. А моя жена?

– Оставь ее здесь, хозяйничать в таверне, – сказал Мендоса. – Когда мы вернемся, тебе не надо будет торговать вином, и Панчита сможет хвастаться драгоценностями и богатыми одеждами сколько захочет. Идем, сеньор Буттафуоко.

Они поспешно поднялись по лестнице, накинули плащи, проверили шпаги и кинжалы, а потом, расцеловав в обе щеки прекрасную кастильянку, так что дону Баррехо нечего было и сказать, флибустьер и буканьер осторожно выглянули на улицу.

По-прежнему шел проливной дождь, а штормовой, холоднющий ветрило хлопал ставнями домов и монументальными вывесками магазинов. Издалека доносился мрачный рев Тихого океана, волны которого разбивались об откосы порта.

– Когда мы увидимся? – спросил дон Баррехо.

– Если ты нам будешь нужен завтра, то наше письмо принесет индейский мальчишка, – ответил Буттафуоко. – Тем временем надо постараться побыстрее избавиться от фламандца, чтобы не скомпрометировать себя и…

Буканьер резко прервался и положил руку на рукоять шпаги.

– Кто это сюда идет? – тревожно спросил он.

Пять или шесть человек, одетые в серые плащи и державшие в руках фонари, приближались к таверне, бормоча молитвы.

– Похороны в такой час? – удивился Мендоса.

Однако почти сразу же он, поняв, что происходит, разразился хохотом:

– Полиция предупредила отца настоятеля соседнего монастыря, что твой винный погреб наводнен духами, и вот братья проворно собрались благословлять твои бочки святой водой. Прими их хорошенько и тяни время сколько сможешь. Сеньор Буттафуоко, смываемся!..

Приятели мигом растворились в темноте ночи, а шестеро монахов, с хромым пономарем впереди, который нес большой сосуд со святой водой, остановились перед таверной.

Едва они обогнули угол улицы, как мужчина, до того прятавшийся в густой тени, которую отбрасывал старинный портик [84] Портик – выступающая перед фасадом здания открытая галерея, которую образуют несущие перекрытие колонны или столбы. , бросился по их следам.

Буканьер и флибустьер, оба в хорошем настроении от выпитого в таверне «Эль Моро» вина, спокойно шли своей дорогой, философски воспринимая ливень, который никак не ослабевал. Ни один ни другой не заметили мужчину, пустившегося по их следу; пройдя одному ему известными переулками, он пытался опередить их.

Сильный ветер обрушивался на крыши домов, то тут, то там скидывая черепицы, а то и срывая флюгера с дымовых труб. Раскаты грома смешивались с грохотом, который Тихий океан, ставший в одночасье бешеным, насылал с невероятной жестокостью на заснувший город.

Они прошли уже с десяток улиц, грязных и разбитых, потому что в те времена испанцы не очень-то заботились о поддержании улиц в порядке; гораздо важнее для них была защита от непрекращающихся атак флибустьеров, наносивших ущерб их процветающей торговле. И вот Мендоса с Буттафуоко оказались перед добротно выглядевшим трехэтажным домом; на входной двери можно было прочесть на монументальной вывеске:

– Вот мы и пришли, – сказал Мендоса. – Ждет ли нас еще сеньорита Инес ди Вентимилья?

– В венах у нее течет индейская кровь, – ответил Буттафуоко.

– Мы, однако, припозднились.

– Я вижу свет сквозь ставни одного окна. Либо сеньорита, либо мой преданный друг Вандо бодрствует.

Они уже приближались к двери особняка, когда человек, закутанный в широкий короткий плащ, выскочил из боковой улочки и грубо толкнул Мендосу.