Эмилио Сальгари - Сын Красного Корсара. Последние флибустьеры

– Нам нужен уединенный домик, не вызывающий никаких подозрений, чтобы можно было там спокойно заниматься делами. Ни здесь, ни в таверне дона Баррехо мы уже не сможем остановиться.

– Я займусь твоим заказом, – немного подумав, ответил Вандо. – Еще до обеда у тебя будут небольшой домик и, если захочешь, хорошая рыбачья лодка. Тем и другим владеет бывший флибустьер Дэвида, помилованный испанцами. Теперь он ловит рыбу, но по сути своей остался сыном Тортуги.

– Больше я ничего и не прошу. Сегодня вечером мы переберемся в этот дом и перевезем туда обоих пленников.

– Каким образом? – спросил Мендоса.

– Позволь действовать мне, мой дорогой друг, и ты увидишь, как мы разделаемся со шпионами маркиза де Монтелимара. У тебя, Вандо, все еще есть тот резвый индейский мальчишка?

– Да, дружище.

– Дай-ка мне перо и чернильницу. Я напишу дону Баррехо. Ручаюсь, когда этот помешанный гасконец получит мое письмо, он будет ржать так, что вывихнет челюсти.

Как только Буттафуоко и Мендоса удалились, гасконец остался стоять один посреди улицы, под непрекращающимся ливнем, с некоторой тревогой провожая взглядом шестерых братьев, накинувших на себя серые плащи с капюшонами; в руках они держали дымящие свечи, которые отчаянно сопротивлялись потокам лившейся с неба воды.

Почтенную команду, сформированную седобородыми монахами, как мы уже сказали, возглавлял хромой пономарь, продвигавшийся какими-то лягушачьими скачками; в руках у него болталось ведро, полное святой воды.

Бедный гасконец с большим удовольствием закрыл бы дверь перед братьями, хотя и был добропорядочным верующим, и пошел бы спать, но в те времена со святой братией лучше было не шутить: за любую обиду они могли с лихвой отомстить. И вот дон Баррехо, вынужденный вопреки своему желанию радушно принять монахов, любезно распахнул обе створки двери и каждому из седобородых поцеловал шнурок на поясе. Так он продемонстрировал свои христианские чувства.

– Кого я должен благодарить за честь, оказанную мне в столь поздний час? – спросил гасконец. – Здесь нет мертвецов, которых надо было бы препроводить на кладбище.

– Зато здесь есть привидения, – ответил румяный толстяк в рясе.

– Да, когда-то были.

– Как это – когда-то!.. – удивился монах, вскинув брови. – Всего полчаса назад к нам пришел офицер городской стражи и объявил, что ваш винный погреб полон дьяволов.

– Но теперь, повторяю, их там нет; я только что спускался туда и не слышал никаких шумов, не видел ни одного сатаненка, ни одного сатанищи.

– Мы сами хотим убедиться в этом, – ответил монах. – Терпеть вражью силу недопустимо.

– Ну, если святые отцы захотят следовать за мной, пойдемте поохотимся на призраков, – сказал гасконец.

Потом он взял лампу и зашагал впереди хромого вождя, ставшего белее свежевыстиранного белья. Шестеро монахов спустились по просторной лестнице, очень напоминавшей дворцовую, и вскоре оказались в погребе, где быстро забормотали молитвы, то и дело осеняя себя крестным знамением.

Гасконец тоже забормотал что-то нечленораздельное и время от времени хватался за хромого – будто бы в приступе необоримого страха.

Когда с молитвами было покончено, самый старый из братьев начал благословлять бочки и стены, дабы прогнать в ад призраков и дьяволят. Подойдя к большой бочке, в которую был запрятан несчастный Пфиффер, он нерешительно остановился.

– А что это за звук слышится там, внутри бочки? – спросил он, поворачиваясь к гасконцу.

– Так бурлит молодое вино, святой отец, – невозмутимо ответил дон Баррехо.

– Вы в этом уверены?

– Господи боже мой!.. Я же сам заливал его в бочку три дня назад.

– Как-то странно оно булькает.

– Погреб хоть и глубок, но не слишком прохладен.

– Где появлялись призраки?

– Как раз на этом месте.

– И сколько их было?

– Двое, святой отец.

– А что это за проход, ведущий в оссуарий?

– Какой проход?

– Офицер сказал нам, что здесь есть целая подземная галерея.

– Да, когда-то такая галерея была, но потом случилось землетрясение и свод обрушился.

Седобородые монахи обошли вокруг погреба, не переставая благословлять его, а дон Баррехо принялся отыскивать в своем хозяйстве бочонок, от которого пришла бы в восторг даже святая братия.

– Отцы мои, – сказал он, когда монахи уже подошли к лестнице в полной уверенности, что прогнали в ад всех злых духов, – я не могу пожертвовать вам масло для ваших лампад, потому как чертовски беден. Примите же в награду за беспокойство этот бочонок старого аликанте.

– Спасибо, сын мой, ты очень добр. Этот бочонок послужит раненым, обращающимся в наш монастырь.

Дон Баррехо взвалил бочонок на плечи хромого монаха, после чего вся компания вернулась в таверну, а оттуда вышла на улицу.

– Еще десяток таких деньков, – сказал гасконец, когда монахи отошли подальше, а дверь таверны он закрыл на ночь, – и придется тебе, бедный мой дон Баррехо, закрывать кабачок, потому как вина у тебя больше не останется. Сколько убытка причинили мне сегодня Мендоса, Буттафуоко, Пфиффер, ночной дозор и, наконец, святые отцы. К черту всех этих призраков! Панчита!..

– Иди спать, Пепито, – донесся голос сверху.

– Дай мне хотя бы подсчитать дневной баланс, – ответил гасконец. – Сегодня мы много поработали. Надеюсь, наследство Великого кацика Дарьена с лихвой возместит мои потери. – Последнюю фразу он добавил вполголоса.

Он только что собрался открыть старую, перепачканную чернилами конторскую книгу, в которой никто не смог бы разобраться, кроме владельца таверны «Эль Моро» и его жены, как послышались удары в дверь.

– Tonnerre! .. – в сердцах вскрикнул гасконец, начиная выходить из себя. – Неужели мне этой ночью не суждено ни подбить баланс, ни выспаться? Черт побери все ночные дозоры Панамы!

Он поднялся, отшвырнул в сторону табурет, на котором сидел, прихватил с собой из осторожности драгинассу и открыл дверь. Перед ним предстали двое подозрительных на вид мужчин в широких коротких плащах и огромных шляпах. Они попытались войти, но прежде один из них спросил:

– Это правда, что ваша таверна полна призраков? Мы не боимся самого дьявола и готовы предложить вам до утра свою компанию.

– Кто вам такое сказал? – заорал дон Баррехо, выставляя шпагу.

– Мы видели, как только что из вашей таверны выходили монахи.

– Ну что ж! Если вы не боитесь самого дьявола, то идите и составляйте ему компанию. Я в компаньонах не нуждаюсь.

И гасконец захлопнул дверь перед их носом, сопроводив свое действие таким ужасающим «tonnerre» , какое, кажется, еще никогда не слетало с его губ.

– Проклятая ночь! – пробормотал наш храбрец. – О, эти призраки либо сделают мою таверну процветающей, либо полностью опустошат мои карманы и унесут с собой даже длинную золотую цепь Панчиты. Ох, этот плут Мендоса!.. Как только он появляется, начинается революция. Правда, и дон Баррехо, тот самый человек, который сейчас меня слушает, добавляет свое.