Эмилио Сальгари - Сын Красного Корсара. Последние флибустьеры

Капитан сильно побледнел.

– Кто же вы такие на самом-то деле? – с трудом выдавил он свой вопрос.

– Не пытайтесь узнать, кто мы такие и что намерены совершить, – ответил Буттафуоко. – Одно скажу: флибустьеров вам нечего бояться, пока мы остаемся на борту каравеллы.

Капитан собирался жестко ответить, но тут вмешался мастер Арнольдо, который до этого безучастно наблюдал за спором, грозившим перейти в нечто более серьезное, потому что метисы, казалось, не собирались оставлять своего капитана в одиночку противостоять пассажирам.

– Пофинуйтесь этим сеньорам, – сказал он. – Так приказал маркиз те Монтелимар. Я отфечаю за фсё.

– Ну если так, то пусть они катятся хоть в ад. Посмотрим, поможет ли им сеньор маркиз, когда флибустьеры пойдут на абордаж каравеллы.

– Хфатит об этом, – оборвал Арнольдо.

– Эх, дружище Пфиффер, вы ведь могли вмешаться чуточку пораньше, – обратился к нему гасконец. – Это позволило бы сэкономить целый мешок пустых слов.

Фламандец, не отвечая, пожал плечами и занял свое место на корме позади судового компаса. Капитан посовещался со своими матросами, зло посматривавшими на трех приятелей, однако не осмеливавшимися открыто выражать свое недовольство, и приказал повернуть на запад.

Казалось, каравелле ниоткуда ничто не угрожало, потому что океан выглядел абсолютно пустынным. Конечно, если не считать морских птиц и стаек летучих рыб, но ни те ни другие не могли причинить неприятностей мореплавателям.

Между тем солнце поднялось выше над горизонтом, а ветер настолько ослабел, что каравелла делала не более двух узлов [91] Узел морской – единица скорости морских судов: одна морская миля (1852 м) в час. . Моряков тоже охватила апатия, потому что они слишком ослабили шкоты.

В полдень трое приятелей, почувствовавшие себя хозяевами каравеллы, приказали принести себе обед, и очень обильный, объявив матросам, что они голодны как акулы. Капитан и его команда, начинавшие бояться трех наглецов, которых они считали флибустьерами, поостереглись отказать.

В течение дня каравелла продолжала свое медленное плавание к западу, пройдя всего двадцать миль, но, едва солнце закатилось, потянул более свежий ветерок, ускоривший ход судна. Трое приятелей спокойно поужинали, после чего Буттафуоко и гасконец отправились в выделенную им каюту, а баск заступил на вахту, вооружившись двумя пистолетами и верной шпагой, совершившей столько чудес под командованием сына Красного Корсара.

Ночь не обещала быть такой ясной и такой спокойной, как предыдущая. На океан опустились довольно плотные облака, которые вскоре после захода солнца расползлись по всему небу, закрыв звезды и лунный серп. Но пока никаких признаков надвигающейся бури не наблюдалось.

Мендоса раскурил трубку, потом сел позади нактоуза, там, где днем сидел фламандец; отсюда он мог свободно наблюдать за буссолью. Мендоса опасался, что моряки, воспользовавшись темнотой, лягут на другой курс и вернутся к побережью материка, – возможно, его опасения были справедливы, потому что он заметил, что двое матросов, оставшихся следить за парусами, уже пытались раньше неожиданно перенести их. Прошло несколько часов, а удвоивший свою бдительность баск не замечал ничего подозрительного, как вдруг ему показалось, что фламандец о чем-то шепчется с только что вышедшим на бак капитаном.

Подозрительный по характеру, баск интуитивно заподозрил, что эти двое что-то замышляют. Его подозрения усилились, когда он увидел, что парочка исчезла в носовом люке.

– Ну, дружок Мендоса, смотри теперь в четыре глаза, – пробурчал он себе под нос. – За этим что-то кроется.

Он поднялся, выбил трубку, еще раз окинул взглядом океан и громко сказал:

– Спокойной ночи, рулевой; пойду-ка и я вытяну ноги.

Потом он исчез в кормовом люке, но, вместо того чтобы войти в каюту, где похрапывали гасконец, Буттафуоко и мнимый сын испанского гранда, он тихонечко открыл дверь в трюм, до отказа забитый, как мы уже говорили, пустыми бочками. Его удивил свет, исходивший от фонаря, с которым кто-то осторожно шел вдоль левого борта.

«Кто бы это мог быть? – тревожно подумал Мендоса. – Что он здесь делает в такой час?»

Он бросился к противоположному борту и спрятался среди бочек. Вскоре в тусклом свете фонаря он заметил две человеческие фигуры: это были капитан и фламандец.

– Может быть, они спрятали здесь какой-нибудь заветный бочонок и хотят распить без нас свое чудесное вино? – пробормотал баск. – Мы осуждаем подобные выпивки: если уж пить, то со всей компанией.

Он забился в темный уголок и продолжил свои наблюдения.

Подозрительная парочка остановилась почти в середине трюма, потом они подняли две большие бочки, отшвырнули их в стороны и забрались в освободившееся пространство.

– Это здесь, – сказал капитан, и его голос отчетливо разнесся по всему трюму.

– Много пороха? – спросил мастер Арнольдо.

– Пятьдесят фунтов.

– Этого хфатит?

– Не останется целой ни одной доски.

– И ни отного из этих плутоф?

– Надеюсь, что нет.

– У фас есть фитиль?

– Он уже на месте.

– Сколько фремени он горит?

– Минут десять.

– Этого хфатит, чтобы усесться ф шлюпке?

– Нам надо только перерубить канат, потому что шлюпка идет за нами на буксире. Я уже приказал положить в нее весла и продукты.

– Потшигайте.

Ничего больше Мендосе знать не требовалось. Испуганный, весь в холодном поту, он пробрался в кормовую надстройку и ворвался в каюту, где находились гасконец и Буттафуоко.

– Вставайте, быстрее вставайте! Нельзя терять ни секунды, – говорил баск, отчаянно тормоша друзей.

– Нас берут на абордаж? – спросил гасконец, с трудом поднимаясь с койки.

– Следуйте за мной, только без шума, и ни о чем не спрашивайте, – ответил Мендоса. – Идемте, сеньор Буттафуоко, если вам дорога жизнь.

На корме у всех каравелл и галеонов устраивали орудийные порты, служившие амбразурами для мелкой судовой артиллерии. Мендоса подвел друзей к этим портам и сказал:

– Ныряйте в море, не раздумывая.

Буттафуоко и гасконец настолько были поражены возбужденным голосом баска, что им и не требовалось никаких объяснений. Они укрепили шпаги, высунулись в люки и скользнули в пенистую кильватерную струю [92] Кильватерная струя – след, остающийся на поверхности моря за кормой идущего корабля. . Секундой позже за ними последовал и Мендоса.

Как раз в этот момент к ним подошла шлюпка, следовавшая за каравеллой на тридцатиметровом буксире. Мендоса и дон Баррехо схватились за один ее борт, а более высокий и тяжелый Буттафуоко – за другой; без каких-либо особых усилий они забрались в шлюпку.