Елизавета Дворецкая - Огненные птицы [litres]

Хакона, своего кровного родича, Святослав назначил старшим в дружине, отправленной к Будераду. Но тот никогда не бывал в этих краях, не знал ни путей, ни людей, поэтому сам попросил, чтобы с ним отпустили Люта. При себе у них было три сотни оружников: по пять десятков своей дружины у обоих вождей, вышгородская сотня Енаря Шило и сотня полянского ополчения, ведомая Молятой Войниловичем, сыном киевского боярина.

Впереди дружины везли два стяга: синий стяг Хакона и «малый ворон» – Святослава. Ибо к случанам двигалось войско самого князя киевского, несущее его волю.

Уже рассвело, однако ворота Туровца были закрыты.

– Пронюхали, – Лют придержал коня, оглядывая город на мысу. – Росляк! Труби!

К запертым воротам полетел зовущий звук рога.

– Князь киевский, Святослав, Ингорев сын, прислал бояр своих к Будераду, князю случан! – закричал отрок, подскакав поближе к началу земляной перемычки через широкий ров и размахивая зеленой еловой лапой. – Бояре его, Акун, Улебов сын, и Лют, Свенельдов сын, зовут Будерада и мужей его на разговор!

– Ох ты! – изумился Будерад, с заборола слушавший эту речь. – Свенельдич меньшой уже в бояре вышел! Прыток, холопкин сын!

Ряды киевской дружины вытекали из леса и располагались на краю луга перед Туровцом.

– Сколько же их! – заговорили туровчане.

– Да сотни три, – определил Коловей. – Не робей, княже. Нас поболее будет. Отобьемся.

– Может, в лесу еще схоронились?

– Где ж он сам-то, Свенельдич? – Берест, стоя рядом с Коловеем, пристально вглядывался в ряды блестящих на зимнем солнце шлемов у опушки.

Где-то там должен быть, под стягом. Трое всадников выделялись яркими плащами поверх кольчуг: у двоих – красные, у одного – синий. Но было слишком далеко, чтобы можно было разобрать лица.

– Чего хочет от меня Святослав киевский? – крикнул вестнику Будерад.

– Бояре тебе расскажут. Выходи на поле, – отрок показал еловой лапой на середину луговины, – там услышишь речи Святославовы.

– Я на поле не пойду. Пусть мне таль дадут, тогда пойду.

– От имени Святослава бояре его клянутся вреда тебе и людям твоим не причинять, пока беседа не закончится. А если будет бой, то по уговору. Так Святослав приказал.

– Ждите, я с мудрой чадью посоветуюсь и дам ответ! – крикнул Будерад.

– А еще Святослав приказал: не будет уговору до полудня – в полдень велено город твой брать в осаду.

– Надо идти, – Будерад оглянулся на своих старцев. – Узнаем, чего хотят. Может, Святослав навоевался уже, малую дань возьмет…

– Какую малую дань! – возмутился Коловей. – Ты что, за стенами сидя, сдаваться думаешь? Биться будем! У тебя можно дружины собрать человек сорок, да нас три сотни – отобьемся. Разобьем русов, еще добычу у них возьмем.

– Там Святославов стрый, Ингорев младший брат, и Свенельдов сын, – добавил Далята, видевший Хакона в Искоростене минувшим летом. – Если их разобьем – добыча будет знатная. А со Свенельдичем за отца моего я посчитаюсь. Как сойдемся на поле – он мой, слышали все?

Он обвел старцев и ратников вызывающим взглядом, но прав его никто и не думал оспаривать. Только Берест прикусил губу: у него был к Люту Свенельдичу свой разговор, но не спорить же с Далятой перед чужими?

Все сошли с заборола и остановились на площади, где в обозначенные дни зимой и летом бывал торг и где порой предлагали свои товары проезжающие с Волыни или из угорских земель гости. Вокруг столпились большаки туровецких семей, с тревогой глядя на своего князя и ожидая, не прикажет ли он им исполчаться. Чем это грозит – все уже знали по рассказам беглецов с Ужа.

– Куда на поле? – заговорили туровчане. – Вы, удалые! Вы уж ходили на поле – из двух тысяч вас три сотни уцелело, да и те порубленные!

– Здесь не вся рать киевская! – убеждал их Коловей. – Их три сотни! Только нас три сотни, а мы уж в бранях бывали, нас теперь ничем не запугать! Если и вы не сробеете, поддержите – разобьем русь!

– Эту, допустим, разобьем. А если и прочие, со Святославом вместе, где-то рядом? Они же придут, если своих не дождутся.

– Не видели войска, а уже дрожите! Зайцы пуганые!

– Делать нечего – надо идти говорить, – вздохнул Будерад. – Не выдайте, чуры мои родные, смилуйтесь, боги!

– Я с тобой пойду! – решил Коловей. – Послушаю тоже…

– Да ты куда? – всполошился Будерад. – Увидят тебя, поймут, что вы от Искоростеня сюда явились… не дадут нам мира!

– И что? – Коловей с вызовом глянул на него. – И узнают! Я и не скрываюсь! Я за мою землю честно бился, за род мой, за князя моего…

Он запнулся. Будерад тоже не знал, что среди прочих раненых к нему был привезен князь Володислав и теперь лежит в Найденовой избе. Сейчас Коловей оценил, как верно сделал, решившись это скрыть. По лицу Будерада ясно было видно: сражаться ему вовсе не хочется. А человек напуганный на любую подлость способен.

– Пусть кияне знают, – твердо закончил Коловей. – Здесь не бабы засели, не робята робкие, а ратники, в боях испытанные, раны принимавшие и сердцем стойкие. А то привыкли они примучивать весняков, думают, на них и управы нет.

Будерад явно предпочел бы обойтись без таких спутников, но не решился возражать. И Коловей, и его отроки не расставались с топорами; привыкли к ним за месяцы войны и неуютно себя чувствовали в чужом месте без оружия. У Коловея в Туровце была целая сотня тех ратников, о которых он говорил, и он не особо-то нуждался в согласии хозяина. «Буду ему перечить – и меня зарубит, удалой такой!» – мелькнуло в мыслях Будерада, уже жалевшего, что принял к себе беглецов.

Шли бы дальше, куда сами знают! А то принимаешь их, покон гостеприимства исполняя, а с ними Лихо злое на плечах в дом въезжает…

Русы тем временем развели вдоль луговины костры и расположились греться в ожидании.

Еще до полудня ворота Туровца раскрылись. На увоз сошли сразу две ватаги: в одной Будерад возглавлял пятерых туровецких старцев, а за ними шел Коловей с тремя отроками: Берестом, Медведем и Далятой Величаровичем. У этих четверых было оружие, у Будерада и его людей – нет.

Завидев, как они идут по земляной перемычке вала, русы в своем стане у опушки оживились. Двое – один в синем плаще, другой в красном – поднялись в седла и поехали навстречу. Каждого сопровождало по пять оружников. Оба вождя были в шлемах, в бронях поверх теплых кафтанов, у каждого на плече под плащом висел меч; золоченые рукояти даже издали сверкали на солнце. Коловей и его люди – в простой грязноватой одежде, иные с повязками на ранах, с вызовом в глазах и угрюмостью на лицах – казались перед ними стаей волков. Быстро разглядев их, Лют мигнул Хакону: обоим уже стало ясно, кто перед ними. Кое-кого Лют знал и в лицо. Они не ожидали наткнуться здесь на остатки разбитого войска Володислава, рассчитывая иметь дело только со случанами. Но и те ведь не ждали, что им придется вновь повстречать русов уже нынешней зимой.