Бернард Корнуэлл - Безумен род людской

— Не знаю.

— Леди Энн Хансдон говорит, что хорошая, — лукаво заявил де Валль. — Она нахваливала её королеве. Сказала, что никогда не читала комедии прекрасней.

— Я знаю, она читала пьесу, — подтвердил я, — но платит её муж, и если другой театр поставит пьесу первым...

— У нас при дворе тоже есть друзья, — резко прервал меня де Валль. — Недовольство лорда-камергера — наше дело, а не твоё.

— Сколько нужно актёров, Ричард? — спросил Лэнгли.

— Много, сэр! — сказал я в надежде, что это его удержит. — По меньшей мере десяток.

— Это дорого, — произнёс Лэнгли.

Де Валль как будто и не заметил.

— Испугался, парень?

— Не знаю, смогу ли украсть пьесу, сэр. Бумаги стерегут.

— Её написал твой брат?

— Да, сэр.

— Тогда кому сподручней её украсть, как не тебе? — Он покатил одну монету через стол, и мне пришлось её поймать, пока она не упала на пол. — Оставь её себе, парень, — сказал де Валль, — и я дам тебе еще шесть, когда принесёшь страницы. — Я уставился на огромную и тяжелую монету, сияющую в моей руке. Портрет королевы украшал одну сторону; корона едва держалась на длинных, струящихся волосах, а королева косилась в сторону, поверх длинного носа, и от этого выглядела раздражительной. Я перевернул монету, чтобы разглядеть королевский герб с буквами E и R. — Это соверен, парень, — сказал де Валль, — золотой соверен. Ты когда-нибудь держал в руках соверен?

Я покачал головой. Я никогда раньше не видел соверен. Говорили, что их делают из почти чистого золота, и хотя ценность монеты установлена в двадцать шиллингов, по слухам, она стоила гораздо больше. Я положил монету на стол, глубоко вздохнул и отодвинул её обратно к де Валлю.

— Рукопись охраняется, сэр.

— Значит, ты не хочешь здесь работать?

Если одно мгновение в канаве у дороги из Стратфорда в Эттингтон изменило всю мою жизнь, тот момент, когда я спросил Неда Сейлса, куда он направляется, и под влиянием порыва попросил его отвезти меня в Лондон, то сейчас всё было по-другому. У меня был выбор. Я мог бы принять золото де Валля и предать брата. Мог украсть «Сон в летнюю ночь» и даже, возможно, новую пьесу, которую он писал, чье действие происходит ​​в Вероне. Я мог разбогатеть! У меня появилась бы работа. Это стало бы сладкой местью за роль Фрэнсиса Дудки, за годы страданий у сэра Годфри, но меня преследовали и слова отца Лоуренса. «Не обращайся к брату за помощью, помоги ему сам». Я смотрел на де Валля, а тот уставился на меня.

— Ну что, парень?

— Вы хотите, чтобы я украл пьесу своего брата, сэр?

— Господи боже мой, ну как же ты глуп! Разве не это я только что сказал?

Я глубоко вздохнул.

— Если такова цена, сэр, то нет.

— Тогда убирайся, — прорычал он. — Пошел вон!

Когда я поднялся, никто не заговорил. Стул громко царапнул по полу. Де Валль посмотрел на меня, Фрэнсис Лэнгли нахмурился, Бекки улыбнулась, и все по-прежнему молчали, когда я направился к двери.

Я сбежал вниз по лестнице и через гримёрку вышел на сцену, где стоял высокий человек в чёрном, долговязый и худой, как долгоножка, его сальные чёрные волосы торчали из-под широкополой чёрной шляпы, чёрная окладистая борода доходила до груди, а лицо было морщинистым, ухмыляющимся и злобным. Он выставил руку, чтобы меня остановить.

— Посмотрите, кто к нам пожаловал, — сказал он с усмешкой, достойной де Валля. — Это же малыш Ричард, только уже не такой и малыш, да?

Я отшвырнул руку, покосился на его тощее и ухмыляющееся лицо, спрыгнул со сцены и пошёл прочь. Мне хотелось бежать, но я шёл, потому что слишком много чести — убегать от него.

Это был сэр Годфри. Его издевательский смех преследовал меня и за пределами театра. Сэр Годфри Каллен не был рыцарем. «Сэр» — лишь любезность, оказываемая священникам англиканской церкви, а сэр Годфри был священником прихода церкви святого Бенета в Блэкфрайерсе. Он также владел подворьем к северу от города, в Кларкенуэлле, и поставлял медведей, собак и других зверей в лондонские увеселительные заведения, но в основном был владельцем и главным эксплуататором школы церковно-хорового пения для мальчиков прихода святого Бенета.

Когда я приехал в Лондон, брат отправил меня на попечение церкви святого Бенета и сэра Годфри. Я присоединился к двадцати трём другим мальчикам, в большинстве своем младше меня, жившим в злополучной хибаре на кладбище за церковью святого Бенета, рядом со старым монастырским залом, который превратили в театр, вмещающий двести семьдесят человек. Пуритане среди членов городского совета Лондона терпеть не могли театры и запретили их в пределах городских стен, но не могли запретить хоровые школы, и если хоровая школа решала представлять пьесы, в качестве части образования мальчиков, городскому совету приходилось проглотить ярость и терпеть это непотребство. В пределах городских стен существовало три таких театра, из которых приход святого Бенета был самым маленьким, и все они пользовались громадной популярностью, туда стекались нетерпеливые театралы, готовые платить по три-четыре пенса, чтобы посмотреть, как дети гордо расхаживают по сцене.

— Привлекательный мальчик, — сказал сэр Годфри, изучая меня во время первой встречи. Мы были в ризнице церкви святого Бенета, где сэр Годфри вытянул длинные ноги под столом, где лежала Библия и стояли две высокие свечи и графин вина. Я стоял напротив него, гадая, что у него на уме.

— Он сбежал из дома, — сказал мой брат. — Может, стоит отправить его обратно?

— Возможно, — ответил сэр Годфри, уставившись на меня. У него было иссохшее лицо, в глубоких морщинах, со злобными чёрными глазками. — Возможно, — опять повторил он, — но он симпатичный. Сколько ему лет?

— Четырнадцать.

— Четырнадцать! — вздрогнул сэр Годфри. — Я предпочитаю мальчиков помладше. Гораздо проще обучить щенка. Старых собак новым трюкам не научишь, мистер Шекспир, как вы хорошо знаете. Ты умеешь читать, мальчик?

— Да, сэр, — ответил я.

— Нельзя быть актёром, если не умеешь читать.

— Я умею читать.

— Докажи, — сказал он, придвинул Библию поближе, нашёл нужную страницу и толкнул книгу через стол. Грязным ногтем он показал мне, какую строфу читать.

— «Не ложись с мужчиною, как с женщиною, — читал я, запинаясь, эта строфа была мне незнакома и выглядела странной, — это мерзость. И ни с каким...».

— Довольно! — Сэр Годфри лукаво захихикал. — Итак, он умеет читать. И у него милый голосок.

— Он умный мальчик, — нехотя признал мой брат, и помню, как это меня удивило, я-то никогда не считал себя умным.

Сэр Годфри изучал меня несколько секунд.

— Умный и непослушный, да? Точно, непослушный! Ты убежал из дома. Умный и непослушный. Неудачное сочетание. Но он симпатичный, очень симпатичный, — жадно произнёс он. — А воспитание детей требует денег, мистер Шекспир, требует денег.