Бернард Корнуэлл - Безумен род людской

Он раздавил двумя пальцами еще один орех и предложил его мне. Он навис надо мной — плоское, как лопата, лицо со сломанным носом, кривыми зубами, шрамом на лбу и на щеке. У него были огромные руки, похожие на бревна ноги и бочкообразная грудь. Сплошные кости и мышцы, облаченные в камзол из тусклой жёлто-коричневой шерсти и буйволиной кожи.

— Мальчики, — повторил он.

— Я думал, хоровая школа закрыта, — сказал я.

— Да-да, это так, — Лютик нахмурился, как будто с трудом припоминая закрытие школы святого Бенета. Я слышал, крыша театра рухнула — сгнили старые бревна, и сэру Годфри повезло, что старый зал в то время пустовал. — Но у сэра Годфри ещё есть мальчики, — продолжил Лютик, — семь мальчиков, достаточно для хора. Не похоже на старые времена, мастер Ричард. Но звери у нас тоже есть!

— Вы проводите здесь представления со зверями? — спросил я.

Он опять нахмурился, как будто не понял вопроса, потом кивнул.

— Мистер де Валль нанимает нас проводить звериные представления. Мы можем предоставить ему собак, медведя и петухов, но петухи не так популярны, как собаки. Я скучаю по старым пьесам! Но у нас есть хористы, поэтому мы можем показывать и мальчиков, и зверей. — Он просиял. — Мальчики и звери! — Он засмеялся и снова раздавил орех. — Мы тебя видели!

— Видели меня?

— В той пьесе про Эстер, — пояснил он. — Ты был там хорош. Особенно когда ты съёжился, а тот мерзавец пытался тебя изнасиловать. Мне понравилось.

— Он меня изнасиловал, — сказал я.

— Мне понравился этот кусок, — сказал я, — и ты был хорош. — Он замолчал, потом улыбнулся. — Ты до сих пор самая симпатичная девушка на сцене, Ричард.

— Я слишком стар.

— Нет, нет и нет! Ты милашка. И голосок хорош.

— Мой голос давно сломался, Лютик.

— Мне нравится голос с хрипотцой. Ещё орех?

— Нет, спасибо.

— А твой брат... — пробормотал он.

— У него больное горло.

— И он двигался неуклюже, как утка.

— Он играл злодея, — сказал я, потому что мне нечего было сказать.

— Но мне понравился ты, — сердечно заявил Лютик. — Так ты играешь и здесь?

— Нет, — твёрдо ответил я. Даже если бы меня соблазнило золото де Валля, я бы отказался от его предложения, как только узнал, что в его схемы входит и сэр Годфри. — Я просто пришел посмотреть, — объяснил я. Часы в церквях начали отбивать час по всему Лондону. — И мне пора идти, Лютик.

— Другой паренёк тоже здесь был, — продолжил Лютик.

— Другой паренёк? — переспросил я.

Звон колоколов нарастал, всё больше и больше церквей отбивали время.

— Тот, чьи ноги ты целовал, — сказал он, имея в виду тот момент, когда Астинь ползала у ног Эстер. Значит, здесь побывал Саймон Уиллоби? И я вспомнил лорда, который тискал его в Уайтхолле. Светловолосого лорда, который строил театр, нанимал актёров, но не имел пьес.

— Симпатичный парень, тот самый, — задумчиво добавил Лютик.

— Мне пора.

— Тогда Бог с тобой, — покорно произнес Лютик.

Я поспешил по переулку к реке и помчался по берегу к лестнице Парижского сада. У причала, где ожидали два лодочника, плавали лебеди.

— Нужна лодка, сударь? — спросил лодочник.

Я покачал головой. Я уже заметил, что Сильвия на полпути через реку. Она сидела ко мне спиной, а её отец греб к лестнице Блэкфрайерса, и меня охватила печаль. Мы разминулись на несколько минут. Я был предметом насмешек в труппе моего брата. Я был одиноким, никому не нужным, бедным и несчастным. Я прошёл на восток, к мосту, и хотя должен был бы поразмыслить о Саймоне Уиллоби, вместо этого в моей голове звучала песня из пьесы моего брата «Два веронца». Это была моя самая первая роль в пьесе с труппой лорда-камергера, и теперь, оглядываясь назад, я подумал, не предзнаменование ли это. Я играл Джулию, замаскированную под мальчика, а Генри Конделл, играющий хозяина таверны, пел мне:

Мне не хотелось смеяться. Я все еще злился на обман моего брата и всё же, несмотря на обиду, обнаружил, что читаю роль Дудки с возрастающим интересом. Неудивительно, подумал я, что жена лорда-камергера похвасталась пьесой при дворе, потому что когда мы читали финальные сцены, было трудно удержаться от смеха.

Герцог Тезей и его невеста Ипполита хотели развлечься в вечер свадьбы и вопреки всему выбрали к просмотру пьесу, предложенную группой афинских купцов, мастеровых, как называл их мой брат, одним из них был Фрэнсис Дудка. Герцога предупредили, что пьеса мастеровых плохая, просто ужасна, но он настоял на её просмотре, и мы играли «Пирама и Фисбу».

Нехватка времени заставила нас отказаться от первого прочтения «Сна в летнюю ночь» в особняке Блэкфрайерс, поэтому мы закончили через два дня, сидя на неудобных стульях на холодной сцене в «Театре», и пока мы читали, я вспомнил первую пьесу брата. В то время мне было десять лет, а ему двадцать, он всего два года назад женился и преподавал в деревенской школе недалеко от Стратфорда. Сэру Роберту Трокмортону, крупному землевладельцу в близлежащем Каутоне, понадобилась, как он сказал, «интерлюдия» для свадьбы его внучки, и мой брат пообещал её написать. В интерлюдии, то есть короткой пьесе под названием «Дидона и Акербант», мой брат играл злодея Пигмалиона, один из его учеников — Дидону, продавец шерсти из Аллестера — обречённого Акербанта, а полдюжины местных ремесленников исполняли другие роли. Они репетировали по меньшей мере недели три, и поскольку сэр Роберт отличался щедростью, на представление пригласили народ из окрестных деревень.

Эту историю многие знают со школы, — это трагедия, заканчивающаяся самоубийством Дидоны, бросившейся в пылающий огонь. С чего вдруг мой брат счёл хорошей идеей отпраздновать свадьбу пьесой о смерти, загадка, но впервые трагедия вместо слёз вызвала нервный смех, который всё нарастал, под конец публика уже не могла сдерживаться, и у дворян, и у простолюдинов по щекам текли слёзы от смеха. Сэр Роберт вовсе не гневался и объявил представление лучшим развлечением, которое он когда-либо видел, но мой брат был унижен. Однажды я спросил его, сохранил ли он экземпляр пьесы, и он нахмурился, а затем мрачно пробормотал, что она разделила судьбу Дидоны. — «Я её сжёг».

Интерлюдия закончилась смертью героини в огне. Мой брат сначала подумывал использовать железную жаровню с горящими поленьями, чтобы воссоздать эту важную сцену, но сэр Роберт опасался за безопасность своего огромного дома, и поэтому вместо этого шестерых учеников моего брата не старше десяти лет нарядили в красные плащи, красные капюшоны и красные перчатки.