Бернард Корнуэлл - Безумен род людской

Мой брат заплатил. Я не знаю сколько, просто слышал звон монет, это означало, что меня продали в приход святого Бенета сэру Годфри, как когда-то продали Томасу Батлеру в Стратфорде. И поэтому я надел совершенно дурацкую серую рясу, накрахмаленный отложной воротник и начал обучение. Это место, как предполагалось, было школой церковно-хорового пения, и каждое воскресенье нам следовало надевать стихари и петь псалмы в церкви святого Бенета, но на самом деле мы упражнялись в актёрском мастерстве, потому что самая большая часть денег сэра Годфри поступала от представлений театра в старом монастырском зале.

Законом разрешалось одно представление в неделю, но мы часто играли три или больше, вне зависимости от погоды, поскольку находились в помещении. Сцена освещалась свечами. Самым молодым актёрам было по восемь-девять лет, я оказался среди мальчиков постарше и благодаря высокому росту и обнаружившемуся таланту к актёрству вскоре стал получать главные роли. Я был королем Сайрусом в «Войнах Сайруса» и Фаоном в «Сафо и Фаоне». Фаон был скромным перевозчиком, которого Венера наделила изысканной красотой, так что ему удалось обольстить королеву Сафо.

— Он прирожденный актёр, — объяснял сэр Годфри какому-то лорду, посетившему репетицию. — Ну разве он не красавчик?

— На редкость, сэр Годфри, — ответил лорд. — Где происходит действие пьесы?

— На Сицилии, милорд.

— И вы, конечно, знаете, что сицилийские паромщики работают без одежды?

— Правда, милорд?

— Чистая правда, сэр Годфри. Странная привычка, но это так.

— Замечательная привычка, милорд, — сказал сэр Годфри.

Понятно, он не верил ни единому слову лорда, но эта ложь пришлась ему по душе. Он улыбнулся мне, или, скорее, скривился, показав почерневшие зубы.

— Разденься, мальчик.

Но даже сэр Годфри не осмелился заставить меня обнажиться во время публичного выступления, вместо этого я играл в узкой набедренной повязке, а кожа была густо намазана белилами и припудрена жемчужной пылью, так что при свечах мое тело мерцало. Сэр Годфри поднял цену за вход на эту пьесу, которую мы играли более шестнадцати раз, и всё — при полном зале.

Я играл мужские роли, потому что был высоким, но все хористы сэра Годфри должны были научиться играть девушек. Я был лунной богиней Синтией в «Эндимионе», проплывая вокруг подсвечника в платье из серебристой полупрозрачной ткани. Я был хорош. И знал об этом. И я хотел быть лучшим, потому что хорошо выступать — это один из способов избежать жестоких тумаков сэра Годфри или розог, которыми угощали два младших учителя.

Я прожил там три года. Не по собственной воле, просто мне некуда было пойти, а когда мальчик сбегал из церкви святого Бенета, его неизменно возвращали констебли, которым платил сэр Годфри. Только когда мне исполнилось семнадцать, я осмелился бежать, но к тому времени сэр Годфри, похоже, был счастлив увидеть мою спину. В семнадцать я совсем не подходил ему по возрасту. Я вернулся к брату, который видел меня играющим десятки ролей в зале сэра Годфри, и он смягчился и позволил мне сыграть в «Двух веронцах».

— Ты уже не в том возрасте, чтобы быть учеником, — сказал он, — будешь наёмным актером. Точнее наёмным мальчишкой. Тебе нельзя жить у меня. На Бишопсгейт-стрит одна вдова дёшево сдает комнаты. Её муж был прекрасным актёром, бедняга. Но его больше нет.

Я избегал сэра Годфри, но за эти три года многому у него научился.

Научился жестам, выражающим ярость, печаль, удовольствие и похоть. Научился танцевать джигу, куранту [7] Грейс-инн, Миддл-темпл — так называемые судебные инны, имеющие право назначать в суды барристеров (адвокатов). Когда-то барристеры имели там и квартиры. и гальярду. Научился сражаться мечом, поскольку на сцене в зале святого Бенета часто играли пьесы с фехтованием. Я научился чётко говорить, чтобы высокий голос мог услышать народ, толпящийся на дешевых местах в конце зала и наверху, в галерее. Научился играть на лютне, хотя и не слишком хорошо, но вполне прилично, чтобы петь под эту музыку. Научился так маскировать лицо, чтобы мужчины смотрели на меня с вожделением. Научился воровать.

Я познал, что ясеневые прутья в руках двух младших учителей сэра Годфри жалят, как ядовитые змеи, до крови. « Только не по лицу! — командовал сэр Годфри. — Не по лицу! По ягодицам, бейте его по ягодицам. И чтобы до крови!».

Я научился лгать, чтобы избегать жестоких избиений. Научился изображать девушку. Нас заставляли одеваться женщинами и ходить по улицам, и если мужчина не пытался поцеловать нас или залезть под юбки, мы проваливали испытание, а провал означал новое избиение. За нами следил Лютик. На самом деле его звали Джон Хардинг, но почему-то он получил прозвище Лютик. Он был церковным старостой в приходе святого Бенета и помощником сэра Годфри во всём; огромный, мускулистый, как бык, и медлительный в мыслях и речи, но говорил до странности правильно. Ходили слухи, что он знатного происхождения, и, возможно, это правда.

Я узнал, что если тебя вызывают в ризницу, особенно после вечерней службы, то чтобы стать «игрушкой» сэра Годфри. А иногда там ждал богатый покровитель, надушенный, весь в бархате, жемчуге и атласе.

— Ступай, мальчик, — говорил сэр Годфри, — и чтобы о тебе хорошо отзывались.

Он зарабатывал на таких тайных свиданиях. Естественно, покровитель вознаграждал и мальчиков, но их обыскивали, как только они возвращались, и забирали монеты.

— Это для бедняков прихода, — лукаво заявлял сэр Годфри.

Иногда эти покровители оказывались грубыми жирдяями, вялыми и потными, и мальчики приходили в ужас.

— Ступай, мальчик, — Лютик заберёт тебя утром, — говорил сэр Годфри, а за этим звякали монеты, когда нас забирали для «получения образования».

Я столь многому научился. Из наскучившего мне невинного Стратфорда брат послал меня в котёл прихода святого Бенета, открывшего мне глаза на мир. Теперь, хотя я и ненавижу сэра Годфри больше, чем любое другое существо на земле божьей, я благодарен за образование, которое он мне дал. Я умею петь, танцевать, декламировать стихи, сражаться, воровать, лгать и лицемерить. Я актёр.

Лютик стоял возле театра, как мастиф, ожидающий хозяина. Увидев меня, он радостно улыбнулся.

— Мастер Ричард!

— Лютик, — с опаской признал его я.

Он раздавил орех громадной ладонью.

— Ты видел сэра Годфри?

— Да, имел такое удовольствие.

— Уймись! — он отдал приказ Султану, собаке, которая зарычала, но теперь утихла, признав, что Лютик — гораздо более грозный зверь. — Хорошая псина, — сказал Лютик и улыбнулся. — Как поживаешь, мастер Ричард?

— Вполне нормально. Что привело вас сюда?

— Им нужны мальчики, — сказал Лютик, кивая на входную арку, где таскали лестницы штукатуры.