Бернард Корнуэлл - Безумен род людской

— Не переусердствуйте с боевым шумом! — настаивал Алан Раст, но все без толку.

Я повесил сумку через плечо и натянул на голову капюшон плаща.

— Ты похож на монаха, — заметил Иеремия.

— На улице холодно.

— Думаешь, я не заметил? Здесь нужен очаг. Я заслуживаю немного тепла. И не забудь вернуть пистолет! — прокричал Иеремия, когда я проходил мимо плотника, ремонтирующего дверь.

— Не забуду!

Я шёл на запад, сначала пересёк Финсбери-филдс, где неподвижно стояли ветряные мельницы со свисающими с лопастей сосульками, затем мимо крытых соломой домишек на Чисуэлл-стрит. Справа от меня, к северу, лежала промёрзшая сельская местность, а на юге — сады, огороды и дома, достигающие городской стены. Дым поднимался из труб и делал облачное серое небо над Лондоном еще темнее. Я шел быстро, за исключением тех участков, где дороги заледенели. Я повернул на север, чтобы добраться до улицы Олде, затем на запад и пересёк дорогу святого Альбана. На юг гнали крупный рогатый скот, от его навоза поднимался пар. После дороги я проследовал по тропинке через кладбище на Клеркенвелл-роуд и там замедлил шаг.

Замедлил, потому что место, куда я направлялся, было уже близко. Оно располагалось на каменистом пастбище к северу от дороги, вокруг стоял деревянный забор выше человеческого роста. Река Флит бежала к востоку от огороженного двора, спеша на юг, чтобы соединиться с Темзой, хотя в это холодное утро узкая река полностью замерзла. За забором стояло с полдюжины сараев, но только из одной трубы поднимался дым.

Я пересёк старый мост через реку, двигаясь медленно и сгорбившись, как старик, большой темный капюшон закрывал моё лицо. На дороге виднелись следы ног и копыт, и я заметил, что утром кто-то уже посетил большой огороженный двор, потому что следы копыт шли по снегу от дороги к воротам. У ворот же следов было много, очевидно, всадник спешился, и кто-то вышел его поприветствовать, а на снегу виднелась дуга, оставшаяся после открывания ворот, чтобы человек и лошадь попали внутрь.

Со двора же следов копыт не было, а значит лошадь и всадник всё ещё внутри. Я не остановился. Сомневаюсь, что кто-то следил за дорогой, но я не хотел привлекать внимание проявлением любопытства. Пройдя вдоль западной стороны забора, я поискал дыру в живой изгороди из боярышника и пролез в неё. После этого я побежал к западной стене двора, а потом повернул на север, пока не свернул за угол, и остановился, только на полпути вдоль северной стороны ограды. Тут меня никто бы не заметил. Тут пустошь, только поля, голые рощицы и дым далекой деревни Ислингтон.

Мощная деревянная стена окружала место под названием двор Мусорщика. Я не знал, почему оно так называется, возможно, когда-то городские мусорщики свозили сюда хлам, что насобирали на улицах, но теперь место принадлежало сэру Годфри Каллену, священнику церкви Святого Бенета, мучителю мальчиков и поставщику зверей для развлечений её величества и населения Лондона.

На дворе Мусорщика держали петухов, собак, обезьян и самое ценное — Вашингтона. Вашингтон — это медведь, огромный, лохматый и покрытый шрамами зверь. Его приковывали цепью к столбу, а затем спускали свору мастифов. Медведя назвали в честь деревни на севере Англии, где он вырос, и он был почти так же известен, как Сакерсон, чудовищный зверь, собиравший во время поединков по две-три тысячи человек зрителей. Когда бился Вашингтон, его вели по переулкам и улицам города к «Ристалищу» или туда, где в этот день прикуют цепью.

В наморднике из ржавого железа его вёл Лютик, а охранял Сэм Соломенное брюхо — дрессировщик с тяжелой палкой. Дети бежали рядом, подзадоривая друг друга шлепнуть по спутанным и покрытыми шрамами бокам Вашингтона, а за медведем лошадь тянула клетку с рычащими и воющими мастифами, к концу дня они по большей части окажутся искалеченными и с распоротыми животами.

Когда я был ещё учеником в приходе Святого Бенета и ходил в сером, меня и парочку других иногда посылали помочь Сэму, поэтому я хорошо знал двор Мусорщика. Я мыл клетки, разрезал туши и очищал от дерьма маленькую арену в центре двора, окруженную местами для четырех-пяти сотен человек. Двор располагался далеко к северу от города и был не так популярен, как «Ристалище» или «Занавес», но летом по субботам служил хорошим развлечением для народа, приходившего поглазеть, как собаки нападают на Вашингтона, а ещё лучше — увидеть перепуганную обезьяну, привязанную к дешёвой обречённой кляче и пытающуюся избежать наскоков обезумевших собак. Обезьяна, часто одетая как католический священник, с криками погибала под одобрение и смех толпы.

В это холодное утро я почувствовал облегчение, что во двор въехал всадник, ведь это означало, что его лошадь где-то внутри, и собак, обычно бегающих на свободе, заперли, чтобы они не смогли её поранить. Двор Мусорщика был действительно опасным местом, его охраняли животные, обученные убивать.

Я решил, что украв пьесы, Саймон Уиллоби сбежит в самое близкое убежище, где найдет тепло и приют, и этим убежищем станет дом сэра Годфри, находящийся всего через одну улицу от особняка лорда-камергера. Мой брат не подумал про сэра Годфри, возможно, не зная, что священник собирался проводить звериные представления в новом театре на том берегу реки. Если бы он заподозрил, что сэр Годфри укрывает Саймона Уиллоби и украденные рукописи пьес, то собрал бы пайщиков, вооружил их и повёл в приход Святого Бенета. Случилась бы драка, а, возможно, что-то похуже. Обнажили бы мечи, вызвали констеблей, и, несомненно, в конечном счёте судья выдал бы ордер на арест, чтобы предотвратить стычку.

Кажется, только я понял, что Саймон побежит к сэру Годфри, но сэр Годфри не мог этого знать, и он, должно быть, боялся гнева моего брата. Если группа вооруженных людей заявится к нему и обыщет дом, он должен быть уверен, что пьес там нет. Он захочет, чтобы драгоценные пьесы находились в самом безопасном месте, которое никто не посмеет обыскивать и охраняемом рабски преданными тварями, готовыми разорвать злоумышленника в клочья. В месте под названием «Двор мусорщика».

А я был непрошеным гостем.

В северной стене имелись небольшие ворота, которые открывались только в конце субботних звериных представлений, чтобы жители Ислингтона могли напрямик попасть домой. Конечно, сейчас они заперты, но не на замок. Не было необходимости. Только дурак попытается сюда залезть, и этим холодным утром таким дураком был я.

Я взял долото, вставил его в щель между створками ворот и косяком и нащупал задвижку. Но она не поддавалась. Задвижка как будто приржавела, и всякий раз, когда я пытался её сдвинуть, долото соскальзывало и скрипело по железному стержню. Я старался изо всех сил, ворота скрипели. Я стукнул по долоту и попробовал ещё раз, и наконец, задвижка со скрипом поддалась. Я обнаружил, что если немного поднажать на ворота, дело продвинется легче. Старая задвижка по-прежнему сопротивлялась, но понемногу, стержень сдвигался, пока не выскользнул из паза, и ворота приоткрылись на пару дюймов. Я потянул и наполовину открыл их, вздрагивая от скрипа старых петель, вот тогда-то и завыли собаки.