Виктор Лаптухин - Русский Бокондо

— К кому?

— Я из арсенала. Хочу по делу видеть господина Якоба ван Геллена, — ответил Николай, сообщил пароль.

Часовой остановил одного из охранников, грузивших подводы.

— Отведи этого иностранца к генералу. Веди не через центральный зал, там архивы пакуют и просили не беспокоить.

Якоб опять сменил свою внешность. Сегодня он уже не походил на того человека, который посылал людей рвать мост на Модере. Опять был выбрит и элегантно одет, даже пахнул духами. Только запавшие глаза говорили о смертельной усталости, да седины прибавилось на висках.

Ему ничего не пришлось объяснять, понял с полуслова. Показалось, что даже обрадовался.

— Согласен с тобой. У нас сейчас война пойдет в вельде, по старине, как отцы и деды воевали. Тебе, да еще после ранения, этого не выдержать — спать людям придется под открытым небом, питаться кое-как. Да и местности не знаешь, костер без дыма не разведешь, да и воду в высохшем русле реки не найдешь. Скройся в каком-нибудь большом городе, где много уитлендеров. Лучше всего в Йоханнесбурге, там и работу будет легче найти.

— Городским властям придется налоги и разные сборы платить, так надо надежными бумагами обзавестись.

— Не беспокойся, прямо сейчас сделаем тебе свидетельство о том, что весь этот год работал в железнодорожном депо Претории, там получил травму и был признан негодным к военной службе. У тебя новое имя? Ну так паспорт прямо сейчас и напишем, пока еще не все бланки запаковали. Ты только потом его о штаны потри или в ладонях, помни, чтобы он не очень новым казался.

— Мы связь будем держать?

— Конечно. Видишь, я генеральское звание получил, хотя на поле боя очень мало пришлось покомандовать, все больше дело имел с такими, как ты, да с дядюшкой Реденом и его мальчиками. Теперь приходится новые задачи решать, думать и о политических методах борьбы.

До Йоханнесбурга пришлось ехать в переполненном до отказа поезде. Многие надеялись укрыться в большом промышленном городе и переждать это смутное время. Ехали целыми семьями, нагруженные чемоданами и узлами, на промежуточных станциях с боем брали вагоны, кучились на платформах, висели на подножках.

Даже вагоны, надписи на которых предупреждали, что они предназначены только для перевоза кафров, оказались переполненными белыми пассажирами. Правда, самих кафров не было видно. В эти смутные дни они явно предпочитали не попадаться на глаза и старались отсиживаться в рабочих бараках или пригородных поселках.

Именно в таком вагоне не без труда Николай нашел себе место. Хорошо еще, что вещей было мало — небольшой саквояж с бельем да сумка из бычьей кожи, в которой хранил свои инструменты. Ехали медленно, долго стояли на полустанках, а то и просто в чистом поле. Может быть, потому, что на стенах вагона красовались надпись «только для черных», в нем не оказалось ни одного бура. Если они и были, то предпочитали помалкивать, а вот голоса уитлендеров звучали громко и решительно.

Все единодушно ругали войну, безработицу, дороговизну, не стеснялись в выражениях по поводу политики бурского правительства и действий английского командования.

— И те, и другие — идиоты! Налоги дерут, а истратить деньги с толком не умеют — развоевались, хотя мы уже почти договорились с бурами о соглашении.

— Конечно, уже совсем сторговались.

— Из-за тупости этих дармоедов все производство стоит.

— Война это бизнес, и в ней терять время так же глупо, как и в торговле, — громко произнес сидевший рядом с Николаем господин в долгополом сюртуке. — Этот фельдмаршал Робере после сдачи армии Кронье топчется на одном месте, ждет неизвестно чего. У нас в Вашингтоне вся эта свора чиновников в лампасах и позументах сидит на жалованье и за каждый цент отчитывается перед Конгрессом, который мы сами избираем. Только так и можно контролировать этих типов.

— Вы согласны со мной? — обратился он к Николаю, воинственно тряхнув козлиной бородкой.

— Я простой механик, мало разбираюсь в политике, — ответил тот, стараясь подчеркнуть немецкий акцент. По новым документам так и остался выходцем из Саксонии, осевшим в Претории, хотя на всякий случай сохранил и свой прежний американский паспорт. — Могу только сказать, что если машина в исправности, то она должна работать. Иначе за нее не стоило и платить.

— Да сейчас они все не работают! — с горечью произнес другой господин, сидевший у окна. — Вон взгляните, мой красавец Краун-Дип, замечательный рудник, на богатейшем пласте расположен, а теперь из-за войны он давно стоит. Нет ни угля, ни запасных частей для машин. Да и не он один, а весь Ранд остановился, хотя совсем недавно на нем получали почти половину всей добычи золота на Земле.

— Простите, что такое Ранд? — спросил Николай.

— Так для краткости мы называем Витватерсранд, горный кряж, на котором стоит Йоханнесбург со всеми его пригородами. В его недрах скрыты богатейшие золотые залежи. Еще недавно — лет десять — пятнадцать назад в этих местах только редкие фермы стояли и каждый мог обогатиться. Застолби участок 150 на 150 футов, заплати десять шиллингов и копай. Сейчас из наносов золото вымыли, но глубоко в жилах его еще больше. Эх, если бы не война!

За окном вагона уже тянулись шахтерские пригороды Йоханнесбурга. Многочисленные трубы их котельных и мастерских не дымили, только ветер поднимал красную пыль над отвалами пустой породы.

На перроне еще издали увидел маленькую фигурку, что стояла в стороне. От радости перехватило дыхание — встречает! Сколько же она ждала — ведь поезд пришел с большим опозданием! Решительно пробился через толпу, крепко обнял и звонко расцеловал.

— Фи, как неприлично! — раздался за спиной осуждающий голос.

— Что поделаешь — война. Полное падение нравов.

— Так обращаться с женщиной в общественном месте!

Николай резко повернулся, повел плечом:

— Это не женщина. Жена!

Поселились в небольшой квартире на верхнем этаже. Дверь выходила на веранду, огибавшую трехэтажный дом, окна спальни глядели в тихий двор, а крохотная гостиная вмещала шкаф для посуды, стол и четыре стула. Кухня и остальные удобства находились в конце коридора. Николаю, привыкшему к габаритам корабельных кают, а за последнее время и к окопному комфорту, все это казалось более чем достаточным. Людмила, видимо по женской деликатности, на все это не обращала внимания. Во всяком случае, были вместе, а по здешним ценам плата за квартиру оказалась и не столь уж высокой.

Вечерами сидели вдвоем на веранде и любовались закатами. Солнце опускалось за безлесые и изрытые старателями склоны горы Клиприверсберг, затихал городской шум, а по этажам разносился звон посуды, вкусные запахи, воркущие женские и звонкие детские голоса. Тишина и уют успокаивали и расслабляли.