Эрнест Ролле - Разбойник Кадрус

Ее сон сбылся. Перед нею стоял Кадрус. Как же это было возможно, когда окно оставалось затворено, все комнаты, окружавшие спальную герцогини, были заняты ее людьми? Если Кадрус не спустился из трубы, а этого по его наружности предполагать было нельзя, каким образом мог он очутиться в ее комнате?

Молодая женщина не пошевелилась, не думала даже звать на помощь, только вздымавшаяся грудь обнаруживала ее волнение.

– Вы желали меня видеть, герцогиня, – сказал ей Кадрус, – я явился к вам и пользуюсь этим случаем, чтобы поблагодарить вас за ваше доброе мнение обо мне.

Удивление, а может быть, и восторг были так сильны у герцогини, что она не ответила сразу. Она пристально смотрела на Жоржа и все еще слушала, когда он уже перестал говорить.

– Как! – сказала она наконец. – Вы здесь?

– Вы сами этого хотели, – сказал Жорж.

– Признаюсь, – ответила она. – Но кто мог так скоро передать вам такую необдуманную болтовню?

– Я уже имел честь говорить вам, герцогиня, что моя полиция не так многочисленна, как та, которой располагает император, но она гораздо быстрее, гораздо деятельнее, а в особенности у нее гораздо тоньше слух.

– Все это очень странно, – прошептала герцогиня. – Знаете ли вы, что играете в опасную игру в эту минуту? – прибавила она. – Потому что…

– Я играю только наверняка, – ответил Жорж, видя, что молодая женщина остановилась.

– Как это? – спросила герцогиня.

– Если я хорошо вас понял, вы хотели сказать, что можете позвать ваших людей.

– Да. Если я, например, позвоню, прибежит куча слуг. Но я почти вас призвала и мне не хотелось бы вам изменить и предать вас.

– Герцогиня, вы можете позвать. Никто не придет.

– О, это уж слишком! – с живостью сказала молодая женщина, протянув руку к колокольчику.

Жорж не пошевелился. Герцогиня не хотела призвать людей, пока предполагала Кадруса в опасности, но когда он стал утверждать противное, она возмутилась и громко позвонила.

В замке зашевелились, скоро в смежных комнатах начали ходить.

– Вы разве не слышали? – сказала герцогиня, дрожа.

Молодая женщина уже раскаивалась в своем гневном движении.

– Идут, – продолжала она, растревожившись. – Если вас застанут здесь, ваша голова…

В эту минуту дверь комнаты отворилась и на пороге появился человек. На нем были маска и костюм Кротов.

– Вы звали, атаман? – спросил разбойник, поднося руку к глазам и стоя неподвижно до тех пор, пока начальник не заговорил.

– Да, я хотел узнать, все ли мои приказания исполнены? – спросил Кадрус.

– Все, атаман.

– Итак, новая стража, данная герцогине?..

– Храпит в эту минуту.

– А прислуга?

– Прислуга спит под столом в кухне.

– А горничные?

– Я не знаю… так как в этой комнате женщина… говорить ли…

– Говори, дурак!

– Горничные спят на сене.

– На сене?

– Да, с конюхами.

– Этот человек лжет! – пылко сказала оскорбленная герцогиня. – Это невозможно… Где же моя камеристка? Что же делает мой управляющий?

– Одна спит над своими четками, читая между тем любовную записку от молодого аббата, – ответил Крот, – а другой сидит, опустив отяжелевшую голову на счетную книгу.

– Хорошо, – сказал Кадрус, потом движением руки отпустил своего подчиненного и обернулся к герцогине де Бланжини, совершенно уничтоженной тем, что случилось.

Как, два раза кряду находиться в полной власти знаменитого Кадруса! Два раза кряду зависеть от великодушия свирепого Крота! Могущество этого человека пугало ее. Она думала о разговоре, который уже имела с ним. Да, этот человек был почти так же могуществен, как император. Да, если когда-нибудь ему придет фантазия напасть на самого Наполеона, она считала его способным бороться с героем, перед которым дрожало все.

Продолжительное молчание последовало за уходом Крота. Кадрус первым прервал его, и герцогиня задрожала при звуке его голоса.

– Я уже имел честь говорить вам, герцогиня, – сказал молодой человек, – что когда Кадрус начинает партию, то он играет всегда наверняка. Я хотел говорить с вами, я хотел возвратить вам ваши вещи. Вот они.

Молодая женщина слегка вскрикнула от удивления.

– Почему вы возвращаете эти вещи? – спросила она.

– Потому что я сожалею, что отнял их у вас. Я заплатил моим подчиненным часть их добычи и принес вам эти бриллианты… с извинениями.

– Но откуда явилось у вас это раскаяние?

– От уважения, которое я возымел к вам, от великодушия, с каким вы защищали мой характер. Отныне я буду обращаться с вами с глубочайшим уважением, с искренней признательностью. У вас один из тех возвышенных характеров, который ставит женщину выше ее пола. Я восторгаюсь вами, герцогиня!

– И вы доказываете мне это, – сказала она. – Я не оскорблю вас отказом. Я принимаю.

– Я осмелюсь даже просить вас принять небольшое кольцо, имеющее некоторую цену от того, что оно лежало на Гробе Господнем. Я пришел просить вас носить его в знак того, что вы простили мне нападение, жертвой которого вы сделались в то время, когда я не мог еще оценить вас по достоинству.

Жорж предложил простое кольцо, похожее на стеклянное. Герцогиня заколебалась, но потом, видя, что он глубоко оскорбился этой нерешимостью, сказала:

– Я принимаю.

– И будете носить?

– Непременно стану надевать иногда. Этот перстень будет напоминать мне о вас и ваших благородных поступках. Он будет говорить и вам, потому что вы наверняка будете знать, в какие дни он надет на мой палец. Тогда он скажет вам, что у вас есть друг, который всегда будет готов ходатайствовать за вас у его величества.

Кадрус, в знак благодарности, поклонился герцогине, но не ответил ничего.

Она продолжала:

– При нашем первом свидании я вам говорила, что император любит энергию. Во главе ваших подчиненных из вас вышел бы прекрасный начальник. Услуги, которые вы могли бы оказать, заставили бы забыть вашу прошлую жизнь. Чин капитана, полковника, может быть, генерала покрыл бы все. Вы воротились бы в тот свет, из которого, наверное, вас против вашей воли выгнала роковая судьба. И я имела бы право при всех протянуть вам руку, как делаю это теперь, благодаря за ваши поступки.

Говоря это, молодая женщина, очень взволнованная, подала руку Жоржу, который почтительно ее поцеловал.

Как ни закален был Кадрус, слова герцогини сильно поколебали его мужественную натуру. С трепетом в голосе он отвечал горьким тоном:

– Благодарю, герцогиня, благодарю за ваши добрые слова! Но теперь они могут только скользить по моей больной душе. Слишком поздно. И капитаном, и полковником, и даже генералом я сохранил бы глубокую ненависть к обществу, которая заставила меня отказаться от него. Такие сердца, как ваши, редки. Они редки в это время, когда, осматриваясь вокруг себя, видишь только раболепство, низость, лицемерный обман.