Алексей Грай - Золото друидов

А я с тех пор постоянно вижу один и тот же сон. Серебрящаяся в лунном свете вода, всадники на прекрасных конях и мелодия, которую я, как ни бьюсь, не могу утром вспомнить. С тех пор я забыл о Троице и Христе, и не верю, что древние владыки острова были бесами и служили Дьяволу.

Воины заворожено молчали, представляя себе лунную чашу водоема и светловолосых стройных красавиц на ухоженных грациозных скакунах. Настроению подался даже Торгейр. К сожалению, среди них оказался еще один даже более любопытный и непоседливый человек.

— Дядя Тристан, извини. Но … вот сейчас умирающие вальхи уходят в христианский рай. А куда попадали древние герои, не принявшие христианства? — Гисла просительно смотрел на ушедшего глубоко в себя сына Эйнара. Видимо, тема посмертия серьезно увлекла мечтательного подростка.

— Они уходили в Тир-На-Ог — Страну вечной молодости. — Голос галл-гойдела так и остался мечтательным. — Край радости и счастья. Его существование признавал даже сам святой Патрик. Рассказывают, что он призывал оттуда духов древних героев, в том числе самого Кухулина, воинов Ульстера, легендарных фианов которые по его приказу отстаивали перед королями преимущества новой веры — по крайней мере так записано в священных книгах христиан. Но мне куда больше нравится рассказ о том, как Патрик повстречался с Ойсином.

Ойсин был героем седой древности, воином и бардом. Он был так хорош собой, что его полюбила волшебница Ниам и живьем забрала с собой в чудесную страну. Триста лет Ойсин провел в стране вечной молодости с возлюбленной. Но затем он затосковал по родине и отпросился увидеть места, где вырос. Ниам отпустила героя, подарив ему волшебного скакуна, но взяв клятву: ни в коем случае не слазить с коня, ни при каких обстоятельствах не ступать ногой на землю Зеленого острова. После того, как Ойсин пообещал, налетел чудесный ветер и забрал барда в Эрин. Поэт был рад оказаться в местах, где вырос, но вскоре Ойсин понял, что, пока он гостил в стране блаженства, остров изменился до неузнаваемости. Отгремело множество битв, вся его родня давно мертва, даже вера и та стала другая, а люди измельчали и стали будто карлики по сравнению с теми великанами, что населяли остров в его времена. Однажды Ойсин увидел, как триста человек пытаются разом сдвинуть мраморную плиту, и решил помочь. Он один поднял плиту, даже не сходя с коня, но при этом богато украшенная упряжь скакуна лопнула, и герой, соскользнув с седла, задел одной ногой землю. Волшебный конь тотчас исчез, а сам Ойсин превратился в дряхлого старика, которому путь в страну вечной юности всяко заказан.

Так вот, уже будучи стариком, Ойсин встречался с Патриком. Христиане рассказывают, что тот спас Ойсина от голода, поделившись последней едой. Святой и бард, подружились и часто вечерами вели долгие беседы. В том числе, Патрик убеждал героя спастись, обратившись к правильной вере, рассказывал ему об ужасах ада, в который Ойсин попадет, если не отречется от старых богов. На все уговоры великий бард отвечал, что не может поверить, что царство небесное было бы закрыто для легендарных героев и бардов древности, если бы они пожелали туда войти, и что сам Иисус гордился бы дружбой с ними. А если они в аду, то какой прок Ойсину в бессмертии рая, если в нем не будет его друзей, не будет ни охоты, ни любви женщин, ни старинных преданий, ни веселых песен. Уж лучше он тогда умрет, как жил. Вот как ответил великий бард великому святому.

— Подобное рассказывают про конунга фризов Радбода, — заметил Хьяль. — Когда в его страну пришли люди креста и стали склонять к своей вере, живописуя блаженства рая, они не многого добились. Радбод был воинственным королем и мог рассчитывать на место в чертогах павших. Тогда они стали расписывать конунгу, что его ждет в случае отказа, а, надо заметить, христианский ад намного худшее место, чем наша Хель. В итоге проповедники уговорили конунга принять крестильный обряд. И вот Радбод стоит над котлом с освященной водой, по ихнему купелью, и уже собирается ступить в нее, что будет означать, что он принимает веру в Христа. Вокруг священники в богатой одежде. Ждет своей очереди креститься знать, которой все это, может, и не по нутру, но, которая понимает, что лучше конунгу не перечить. Ждут простые дружинные, которым это вообще все равно, потому как они считают, что от купания их жизнь ничуть не изменится, и что оно никак не помешает приносить жертвы старым богам. В общем, все ждут этого судьбоносного шага. И вот Радбод, уже ступив одной ногой в купель, вдруг замирает и спрашивает проводившего обряд монаха, где сейчас находятся его умершие предки. Монах, стремясь еще больше запугать конунга, отвечает, что раз они некрещеные, то все сейчас находятся в аду. Это было ошибкой. Радбод поспешно вынул ногу из купели и во всеуслышание заявил: «Где находятся эти храбрые, там хочу быть и я». После чего выставил христианских проповедников из страны к вящему удовольствию знати и дружинных, которым те беспрестанными поучениями мешали наслаждаться войной, мясом и женщинами.

— Хм. Ступил в котел, и ты христианин. Так просто?

— Действительно просто. — Вмешался в разговор Асмунд. — На тинге один знакомый баял, что к ним однажды приперлись христианские проповедники и, кто разрешал побрызгать на себя водой, тому они дарили чистую одежду, в которой проходил обряд. Многие деревенские, посчитав, что хорошее полотно стоит того, чтобы чуть-чуть вымокнуть, купались по нескольку раз. Но потом монахи, заметив, что купают одних и тех же людей, почему-то стали возмущаться и отказались давать селянам одежду. Разозленные люди отобрали у жрецов все привезенное добро, но самих трогать не стали, позволив беспрепятственно уехать домой, в надежде, что однажды жрецы вернутся и привезут с собой еще что-нибудь полезное для хозяйства.

— Получается, вся та деревня с тех пор христиане, а Безумный? — Хитро прищурился Торгейр.

— Даже не знаю, но в любом случае это не делает их богаче и счастливее. Это стать христианином просто, а потом столько всякой маеты — паломничества, молитвы, непонятные обряды. Хуже всего посты, когда ты по нескольку седмиц не должен есть мясо.

— Как так! Без мяса по нескольку седмиц! — удивленно затрещали люди.

Посовещавшись, воины решили, что их вера намного лучше. Своеобразный итог высказанному подвел Коль.

— Много богов это, в первую очередь, удобно. Я молюсь Одину перед битвой. Ньерду перед плаванием. Улю на охоте.

— Тору на рыбалке, — прервал его Забияка. — А Фрейру перед близостью с женщиной, потому что иначе ничего не получается. — хирдманы дружно заржали.

— А кому молишься ты, Торгейр? — спросил обиженный Коль.

Вместо Забияки ответил Хьяль: