Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

Вот что я увидел сквозь плывущий пороховой дым и всеобщее замешательство, а главное — вот что я услышал среди грохота сражения, в котором решалась судьба Индии — и все это чистая правда!

Древний валла: Внутренний диаметр слишком мал! Звезды говорят, что он должен быть в тринадцать с половиной раз больше, чем окружность живота вашего превосходительства.

Тедж: Моего живота? Что, во имя Господа, имеет мой живот общего со всем этим?

Д.в.: Это — защита вашего превосходительства и она должна быть построена в соответствии с вашими пропорциями, иначе не сможет противостоять влиянию ваших планет. Я должен знать ваш диаметр, измеренный точно в районе пупка.

Европеец(вытаскивая рулетку): По крайней мере, полтора метра. О, здесь отметки в английских дюймах.

Тедж: Я должен мерить свой живот? В такое время?

Европеец: А что вам еще делать? Сирдары держат управление обороной в своих руках, а мои укрепления невозможно взять, если в них достаточно защитников. Кстати, длина трехсот тридцати трех длинных зернышек риса составляет около трех с четвертью английских ярдов.

Д.в.:(возбужденно): Измерения должны быть точными!

Европеец: Измерения зернышками риса могут быть точными на звездах, астролог, но не на земле. В любом случае, три ярда камня смогут остановить любую ракету, которую британцам заблагорассудится запустить в нас.

Д.в.: Только если внутренний диаметр не будет слишком малым! Его надо увеличить...

Европеец(пожимая плечами): Или же генералу придется похудеть.

Тедж(раздраженно): Проклятье, Урбон... А ты, ко всем чертям, кто такой и чего хочешь?

Последняя фраза была адресована уже Сардулу Сингху, который застыл перед ним, отдавая честь, а потом начал что-то настойчиво нашептывать. Тедж медленно повернулся и уставился на меня ничего не понимающим взглядом, будто я был призраком. Затем он кивнул мне и торопливо поманил в свой каменный улей [715]. Я последовал за ним и оказался в маленькой круглой комнатке, душной и провонявшей от горевшей тут единственной керосиновой лампы. Тедж захлопнул двери и шум битвы стих до неясного бормотания. Он почти вцепился в меня, дрожа от сомнений.

— Ты ли это, мой дорогой друг? Ах, благодарение Господу! Это правда? Ведутся секретные переговоры?

Я ответил ему, что нет, что я все это выдумал, сказав Сардулу первое, что пришло в голову. Тедж испустил громкий стон разочарования.

— Так что же мне тогда делать? Я не смогу контролировать этих сумасшедших! Вы же видели их там — они делают вид, что меня просто не существует и перехватили у меня командование — чертовы мятежные свиньи! Шам Сингх взял на себя руководство обороной, так что вашу армию разнесут на куски! Я не искал этой битвы! Зачем, о зачем же Гауг-сагиб вынудил меня принять ее! — Он начал причитать и сыпать проклятьями, молотя кулаком по каменным стенам. — Что же будет со мной, если Джанги-лат будет разбит?! О, я погиб! Погиб!

Он осел на пол — кусок дрожащего жира в золоченом мундире, всхлипывая и упрекая Гауга, и Шама Сингха, и Джиндан, и Лала Сингха, и всех остальных, кто только приходил ему на память.

Я не прерывал его. Возможно, все дело было в неожиданном спокойствии, царящем в этом маленьком убежище, но впервые за многие часы я вдруг почувствовал, что способен мыслить и глубоко погрузился в лихорадочные подсчеты. Итак, я был здесь — пленник в самом сердце неприятельского лагеря, в момент самого острого кризиса империи, когда абсолютно все еще висело на волоске — и тут тихий голосок моей трусливой души вдруг подсказал мне, что нужно делать. Однако мысль о подобном риске заставила меня задрожать... но в любом случае, все зависело только от одной вещи. Я подождал, пока причитания Теджа достигнут своей высшей точки, осторожно выскользнул из его улья, прикрыл двери и, с замиранием сердца, огляделся по сторонам.

Вокруг царило полное смятение, а видимость составляла каких-нибудь несчастных двадцать ярдов, но вокруг группы штабных офицеров роилась целая толпа сикхов, которые бодро орали, приплясывали и размахивали тулварами — значит, наша первая атака провалилась, несмотря на то, что канонада оставалась по-прежнему оглушающей. По мосту прогрохотали копытами упряжки конной артиллерии; двое слуг тащили в тыл раненого офицера в заляпанном кровью голубом мундире; тот самый европеец, Урбон [716], взобрался на пони и двинулся куда-то в дым, древний астролог по-прежнему что-то бормотал над картами — но то, на что я как раз надеялся, вот-вот должно было произойти: Сардул Сингх со своими солдатами, выполнив свою миссию по доставке меня в штаб, уехали, а при том, что все внимание было приковано к смертельной битве, которая разгоралась впереди, никому и дела не было до огромного кабульского бадмаша, осторожно выбравшегося из мышиной норы главнокомандующего.

Само небо послало мне шанс воспользоваться мыслью, пришедшей в голову как раз когда Тедж рыдал у моих ног. Я пригнулся, пробормотал про себя молитву, сделал с дюжину летящих шагов, разгоняясь, и, изо всех сил оттолкнувшись ногами, бросился в бурный поток Сатледжа.

Если верить статье в «Морнинг Пост» или «Кесуик Ремайндер», я забыл, какой именно (а возможно это было напечатано в «Линкольн, Рутланд энд Стамфорд Меркьюри») меня преследовали «орды взбешенных дикарей, пули которых пенили воду у меня над головой», но, сказать по правде, никто и не заметил моего «отчаянного рывка к свободе», за исключением двух дхоби-валла [717], стиравших белье на мелководье (отчаянные это, наверное, были малые — заниматься стиркой в самом разгаре битвы). Все это только лишний раз доказывает — не следует верить тому, что пишут в газетах. Ну да, они еще описали, как я «вырвался из своих пут» и зарубил парочку «смуглых дикарей» на пути моего бегства «из когтей сикхской хальсы»; ну что же, я этого не говорил. Все было так, как я здесь излагаю и, если я приукрасил немного истину для блага Генри Лоуренса, то все выдумки нашей патриотической прессы — полный бред. Но, видите ли, таковы законы журналистики — герои просто не могут делать что-то обычное. Так что если Флэши, Афганский Гектор, вынужден был молниеносно отступить, то по пятам за ним должна была гнаться, по крайней мере, целая армия — иначе публика просто откажется от своей подписки на газету.

Вы, знающие всю правду о моем бесславном бегстве, можете вскрикнуть от отвращения моим дезертирством в час нужды — ну что ж, счастливо вам оставаться. Я даже не буду отмечать, что оставаться не было никакого смысла или намекать, что если бы у меня под рукой была бы подходящая бомба, то я, перед тем как смыться, не задумываясь, швырнул бы ее в высшее командование хальсы — что наверняка бы заметили. Я же говорю, что просто сиганул с берега, а воды Сатледжа уже ожидали меня. Когда я погрузился в них, и изо всех сил погреб от берега, то готов был при необходимости, проплыть хоть до самого Фирозпура, ликуя от осознания того, что течение понесет меня вне пределов досягаемости как врагов, так и друзей. Так бы оно, наверное, и случилось, если бы река не поднялась футов на семь выше своего обычного уровня, порождая течения, которые потащили меня к северному берегу почти по диагонали; даже борясь изо всех сил, я все же не мог удержаться на течении, поскольку коварные водовороты тянули меня в глубину, и все, что мне удавалось — это держаться на плаву. Я хороший пловец, но река во время разлива — страшная вещь, так что я уже наполовину захлебнулся, к тому времени, как обнаружил себя на северных отмелях и корчась, выплевывая воду и задыхаясь, начал взбираться по грязному берегу.