Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

Да, это случилось. Хальса стояла твердо, как скала у самого берега реки: пехота — в каре, кавалерия — поэскадронно, с развевающимися знаменами, а вся земля перед ними была усеяна убитыми и умирающими — но ее все-таки теснил враг, который своим настойчивым наступлением уже уменьшил численное превосходство противника с трех- до двухкратного и к тому же... сикхи потеряли свои пушки. Сейчас, когда наши конные батареи и полевые орудия вырывали целые куски из рядов хальсы, сикхи могли отвечать лишь ружейным огнем и сталью на все атаки наших кавалеристов и натиск пехоты; их строй понемногу отступал и сжимался, почти шаг за шагом, борясь за каждый дюйм — и я все смотрел, когда же они склонят знамена, начав переговоры о сдаче. Но этого так и не случилось. Хальса — Чистые — умирала стоя, а ее сирдары и генералы взбирались на остатки порушенных укреплений, призывая солдат стоять твердо. Я даже заметил высокую фигуру старого вояки, которого я раньше видел распоряжающимся в штаб-квартире. Он стоял на разбитом зарядном ящике — его белый мундир сверкал на солнце — со щитом и поднятым тулваром, словно некое воплощение духа хальсы. А затем пороховой дым закрыл эту фигуру, а когда он рассеялся, генерала уже не было [718].

И тут они сломались. Как будто лопнула плотина — сперва к реке бросилась стайка людей, за ней следом подался и весь корпус. Неожиданно весь этот величественный призрак, на которого я восхищенно взирал в Майан-Мире, вдруг разом распался на массу беглецов, хлынувших к наплавному мосту, бросаясь в воду по обе его стороны или пытаясь спастись бегством вдоль берега. За несколько мгновений мост на всю его длину оказался забитым дерущимися друг с другом людьми, лошадьми и даже орудийными расчетами, тщетно пытающимися протащить свои пушки. Общий их вес и сила течения привели к тому, что огромная вереница барж растянулась вниз по реке, словно гигантский лук, натянутый до предела. Мост колебался туда и обратно, полузатопленный, а бурая вода кипела вокруг как будто пробиваясь через плотину и, наконец, крепления не выдержали. Мост распался на две половинки, дрейфующие вниз по течению, а тысячи людей рухнули в поток.

В мгновение ока река подо мною во всю свою ширину оказалась кишащей людьми, животными и обломками, которые быстро уносило течение. Это напоминало лесосплав — когда воды почти не видно из-за плывущих по ней бревен, но здесь вместо лесин были люди, лошади, путаница упряжи и снаряжения, перемешанные силой течения. Остатки моста, перевернутые баржи, почерневшие от взобравшихся на них людей, натыкались друг на друга, раскачивались, исчезали в пенных брызгах или бессильно оседали на илистых отмелях. Наконец, впервые с начала битвы сквозь грохот пушек я расслышал голоса и стоны раненных и тонущих людей. Некоторым из них удалось уцелеть в этом ужасном водовороте, после того, как лопнул мост. Но таких было немного, поскольку пока их уносило течением, наша конная артиллерия разворачивалась на южном берегу, устанавливая орудия так, чтобы простреливать реку во всю ширину картечью и шрапнелью, превращая пространство от берега до берега в сплошную бойню. Янки в таких случаях говорят «расстрелять рыбу в бочке»; беспомощно барахтаясь, хальса нашла свою судьбу в волнах Сатледжа. Выше по течению, за мостом, резня была даже более жестокой, поскольку здесь было мельче и целые толпы беглецов, пытающихся по шею в воде перейти реку вброд, попали под убийственный перекрестный огонь ружей и артиллерии. Даже те, кому удалось достигнуть северного берега, захлебывались там под градом картечи, пока пытались выбраться на сушу. Мне позже говорили, что лишь единицам удалось спастись.

Подо мной тела — застывшие и еще сотрясаемые агонией — проплывали вниз по течению или оседали на отмелях, подталкиваемые бурыми волнами, в которых то здесь, то там появлялись страшные багровые пятна — это ядро находило свои жертвы уже в воде; ближе к берегу, где течение ослабевало, воды Сатледжа просто сочились кровью.

Прямо перед собой я мог видеть красные мундиры пехотинцев, британцев и индийцев, которые рассыпались по берегу, паля так быстро, как только успевали заряжать; среди них виднелись конные батареи и захваченные у сикхов легкие поворотные пушки на верблюдах, которые раз за разом обрушивали свой смертоносный огонь на остатки разбитой армии. Пули и ядра врезались в глинистый берег ниже меня и я поглубже забился в свое укрытие, уткнувшись лицом в песок и инстинктивно царапая его пальцами, словно пытаясь зарыться в него. Не могу сказать, как долго все это продолжалось: возможно, минут десять, а затем эта адская канонада все же начала ослабевать, горны на противоположном берегу пропели отбой, пушки одна за другой смолкли и единственным звуком в моих полуоглохших ушах осталось журчание пробегающего потока.

Я пролежал так еще добрые полчаса, слишком потрясенный, чтобы попытаться оторвать себя от груди Матери-Земли, а затем дюйм за дюймом выполз на край уступа и взглянул вниз. Подо мною, по обе стороны насколько только можно было видеть, все было устлано телами. Некоторые из них лежали на самом берегу, другие перекатывались среди багровых волн на отмелях, а еще больше плыло по течению. Низкие илистые берега были просто усеяны мертвецами. Там и тут кое-кто из раненных еще шевелился, но я не помню, чтобы слышал хотя бы один вскрик; это была самая жуткая часть всей картины, поскольку над полями битв, которые я видал до этого, всегда раздавался неумолчный хор стонов и рыданий, пробивающихся сквозь глухое бормотание и вопли раненных и умирающих. Здесь же не было ничего подобного — только плеск волн, набегающих на берег и шелест тростника. Я лежал, смотря на весь этот ужас, озаряемый лучами полуденного солнца, слишком измученный чтобы шевельнуться, глядя на все новые тела, плывущие от верхнего брода, остатки моста и дымящиеся укрепления Собраона. Потом появились стервятники, но вам не стоит знать про это, и я не собирался на это смотреть. Я закрыл свои пылающие глаза и опустил голову на руки, прислушиваясь к звукам отдаленных взрывов на южном берегу, поскольку огонь среди брошенных сикхских укреплений постепенно добирался до покинутых пороховых погребов. Хижины у предмостного укрепления также горели и дым от них стелился низко над рекой.

Если вам интересно, почему я продолжал лежать, отвечу — частью из-за усталости, но главным образом — из предосторожности. Я знал, что по эту сторону реки осталось немало уцелевших, которые, безусловно, были полны горечи и негодования, так что мне не хотелось с ними встречаться. С запасных позиций у меня за спиной не доносилось ни звука и я вообразил, что сикхские канониры разбежались, но все же решил не трогаться с места прежде чем убежусь, что на берегу все чисто, а друзья рядом. Я сомневался, что многие из наших переправятся через реку уже сегодня; армия Компании чертовски устала и теперь зализывала свои раны, стягивала сапоги и благодарила Бога за то, что все закончилось.