Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

Он меня раскусил как пить дать, и знал, что главный резон, по которому я вожу с ним компанию во время нечастых своих визитов в Париж — эту грязную дыру, что ничуть не лучше Порт-Морсби [747], — заключается в его способностях служить пропуском во все светские салоны и устроить знакомство с любой из пташек, коими город просто кишит. При этом я не имею в виду всяких там заразных оперных потаскушек или девочек из кан-кана — речь о высококачественных обитательницах приличных отелей и завсегдатаях дипломатических приемов. В томных взглядах этих красоток вы прочитаете такое знание плотских утех, какого даже вавилонской блуднице не снилось. Мой совет начинающим ловеласам: забудьте про «Мулен Руж» или Пигаль и отправляйтесь на посольскую вечеринку на Рю де Лисбонн, положите глаз на какую-нибудь графиню с роскошными формами — и ко времени, когда ночь подойдет к концу, вы узнаете кое-что, о чем не станете рассказывать своим внукам.

Вопреки тому, что внешне Бловиц напоминал кусок пудинга на ножках, он был в высшей степени наделен даром привлекать к себе женщин, которые слетались на него, как мухи на компот. Сомнений нет, в их глазах он выглядел безобидным чудаком, способным рассмешить и пощекотать нервы жуткими байками. Помимо прочего, в кильватере у него следовал мужественный красавец Флэши, а это, скажу без ложной скромности, вовсе не стоит сбрасывать со счетов. Полагаю, вы можете сказать, что он играл роль сводника при мне — только не вздумайте вообразить, что я презирал его или не разглядел спрятанного под оболочкой веселого фланера твердого ядра. Я всегда уважал людей, хорошо знающих свое дело, кроме того, никогда не упускал из виду рассказ (услышанный не от одного заслуживающего доверия источника) о том, как Бловиц начал карьеру во Франции, соблазнив жену своего нанимателя, после чего эта парочка столкнула несчастного рогоносца с прогулочного ялика в воды марсельской гавани и, оставив бедолагу захлебываться, отправилась прямиком к алтарю. Да, я склонен был в это поверить. Ходила еще одна история, несомненно правдивая, что, когда в ранние годы работы в «Таймс» начальство решило выставить его за дверь, Бловиц пригласил редактора на обед. Когда тот пришел, за столом его ждали парижские послы всех ведущих держав. «Таймс» демонстрация показалась убедительной.

Вот вам портрет месье Анри Стефана Опперт-Бловица [748], и если я уделил так много места ему и его идиотским взглядам на «связь судеб», то это потому, что именно из них выросло все это сумасшедшее дельце, едва не стоившее мне шкуры, а заодно едва не начавшее великую европейскую войну. Последняя, впрочем, обязательно случится рано или поздно, попомните мое слово, если этого выскочку-кайзера не поставят на место. На месте Асквита [749] я бы разделался с этим вонючим поросенком по-тихому — найдется немало парней, которые провернут такую штуку тыщ за десять, после чего исчезнут в колониях и — ищи-свищи. Но во мне, как понимаете, говорит разумный человек, а не политик.

Но это все к слову. Вернемся к концу 77-го, когда столь непохожая парочка — Бловиц и Сэм Грант, бывший президент Соединенных Штатов, заставила меня ступить на гибельный путь и проделала это (как зачастую оно и бывает) совершенно безобидным вроде бы образом.

Подобно всем отставным американским «шишкам», Сэм, открывая большое турне, посетил историческую прародину — Англию. Будучи тем, кто есть, он, вместо того чтобы тихо-мирно пялиться на Вестминстер и Уиндермир, вынужден был встречаться с кучей народу, посещать презентации и собрания, и позволять всяким жирным олдерменам и провостам [750] обжимать свою пятерню, чего Грант прямо терпеть не мог, а также выслушивать бесконечные нудные адресы и толкать ответные спичи (а это настоящий ад для парня, речь которого состоит по преимуществу из междометий). Толпа приветствовала его на каждом шагу дружными воплями, аристократия тоже превозносила на свой чванный лад, а женщины боготворили все без исключения, начиная от ливерпульской прачки и заканчивая самой Великой Белой Матерью [751].

Та еще морока для закостенелого анахорета, и ко времени нашей встречи на банкете в Виндзоре, куда меня пригласили как старого его боевого товарища по войне между Штатами, я отметил, что он сыт по горло. Предыдущая наша встреча состоялась двумя годами ранее, когда благодаря ему я отправился на переговоры с сиу и едва не лишился скальпа на Жирных травах [752]. За минувшее время его темперамент ничуть не улучшился.

— Я так не могу, Флэшмен, — буркает он, грызя бороду и выглядя так, будто только что получил весть о взятии Нью-Йорка войсками Ли. — Мне не под силу выносить эти церемонии и приемы. Вы знаете, что тут со мной обращаются, как с королевской особой? Честное слово! Таково предписание лорда Биконсфилда. Ну, очень любезно с его стороны, но совершенно невыносимо! Если мне предстоит заложить еще один краеугольный камень или выслушать очередной приветственный адрес, или если мою ладонь опять начнут тискать эти достойные представители буржуазии... — Он фыркнул и огляделся исподволь, нет ли поблизости кого-то из общества. — Хотя бы ваша милосердная королева не имеет привычки жать мне руку так, будто намерена раздавить ее в лепешку, — угрюмо продолжает Грант. — Не то что все остальные.

— Расплата за славу, мистер президент.

— Расплата за фисгармонию вашей тетушки! — огрызается он. — А в Европе, боюсь, будет еще хуже! Проклятье, они ведь там обнимаются, да? — Сэм посмотрел на меня, будто примериваясь. — Кстати, вы говорите по-французски? Знаю, что вы болтаете на сиу, и припоминаю, как леди Флэшмен превозносила ваши лингвистические способности. Так что, сэр: говорите или нет?

Я признал, что да, и президент удовлетворенно крякнул.

— Тогда не могли бы вы оказать мне большую услугу... если вас не затруднит? Мне сказали, что предстоит встреча с маршалом Макмагоном [753] в Париже, а он ни «бэ» ни «мэ» по-английски. А весь мой французский словарь уместится на обороте почтовой марки! Так вот, — продолжает Сэм, втыкаясь в меня своей бородой, — не могли бы вы сопровождать меня в этот Дворец инвалидов, или Тулери или как там, черт, его называют, и выступить в качестве переводчика?

Грант замолчал, напряженно глядя на меня, переваривающего столь удивительное предложение, после чего прокашлялся и добавил:

— Мне было бы приятно, Флэшмен... иметь у себя под боком друга, а не какого-нибудь чертова дипломатишку в штанишках до колен.

Улисс С. Грант никогда в жизни не просил помощи, и мне почудилось в этот миг, что из-под личины великого полководца и маститого государственного деятеля проглянул вдруг ранимый шотландский паренек с маленькой фермы в Огайо. Ему пришлось столкнуться с этим древним и великим миром, который он привык презирать, но перед которым не мог не благоговеть. Нет спору, Виндзор и Бук [754] тоже испытание не из легких, но когда ему засветила перспектива мямлить что-то перед лицом французского президента и шайки вежливо-высокомерных лягушатников, наш президент дошел до стадии, в какой даже меня стал расценивать как друга. Я, разумеется, был к его услугам, в лучшем своем подхалимажном стиле: никогда у меня не получалось сказать «нет» Сэму, да и за весь чай Китая я не упустил бы возможность позабавиться, глядя, как Грант и Макмагон будут мычать друг перед дружкой.