Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

Флэши: С чем, с этой карикатурой? Ага, давайте поглядим... Два английских грума в Париже. Один говорит, что у французов нет буквы «W», другой же заявляет: «Как же тогда они талдычат то и дело свое "ви"?» Так-так... Ну, шутка в том, что этот второй парень не знает, как произносится слово «oui»...

Мамзель: И что, это считается смешным?

Флэши: Ну, я бы не сказал, чтобы очень, но...

Мамзель: Пуфф! А вот еще эта? (Садится рядом с Флэши, постукивая по странице алым точеным ноготком, и глядит на гостя широко распахнутыми глазами.)

Флэши(осознающий, что только тончайшая полоска материи отделяет его от вожделенной добычи): Что? Ах, да! Ну, здесь дородная домохозяйка жалуется, что купленная вчера рыба оказалась «с душком», а рыботорговец возражает: сама-де виновата, надо было купить эту рыбину еще на прошлой неделе...

Мамзель(пухлыми губками, источающими благоухание): Ну и что?

Флэши: Проклятье, какой аромат! Ах, ну, соль в том, что торговец обвиняет покупательницу, хотя именно он продал ей испорченный товар.

Мамзель(в растерянности пристраивая свой подбородок на плечо Флэши): Выходит, le poissonier [795] — вор. Неужели это смешно?

Флэши: Знаете, не я придумал эти дурацкие шутки (пытается ощупать буфер правого борта).

Мамзель(искусно обороняясь): Кто говорил, что будет паинькой, mechant [796]? Теперь на этой странице: леди в костюме арлекина... Ах, tres chic [797] ее шляпка и вуаль trop fripon [798], а фигура великолепна, mais voluptueuse [799]! (выпрямляется, имитируя позу).

Флэши: Боже милостивый!

Мамзель(отодвигаясь за пределы досягаемости): ... но выражение лица у нее такое суровое, а в руках жезл. Чтобы бить? Может, она flagellatrice [800]? Ужасно! Это тоже считается смешным?

Флэши: Разумеется, нет. Эта картинка предназначена для того, чтобы на нее пялились похотливые мужчины. Вроде меня, к примеру...

Мамзель: Нет-нет, сидите смирно, вы же обещали! Что значит «пялиться»?

Флэши: Это то, что люди делают с вашей фотографией из «Фоли», как вам прекрасно известно! Вам же нравилось позировать для нее, да? Проклятье, вижу, что нравилось!

Мамзель(игриво): Mais certainement! (Снова мостится на плечо, покусывая Флэши за ушко.) Et vous aussi [801]? Нет-нет, подождите! Последний вопрос... только один... Эти слова, над статьей, что они означают?

Флэши(читает): «Ханки-панки»... (она заливается смехом). Я догадался, черт побери! Вы не хуже меня понимаете свинские шутки «Панча», так ведь? Что ж, исключительно для вас, юная особа, я расскажу, что значит ханки-панки... Да-да, покажу! (Демонстрирует, avec elan et espieglerie [802] и похотливым рыком, под чувственные стоны и вздохи мамзель. Экстатический коллапс обоих участников.) [803]

Позднее, когда я лежал в сладком изможденье рядом с этим роскошным юным телом, влажным и золотистым в свете меркнущего солнца, лукаво-умиротворенно прищурив глаза, мне пришла в голову ленивая мысль: нет ли при французской секретной службе какой-нибудь Ecole de Galop [804]для обучения агентесс благородному искусству «туда-сюдания», как называет это занятие Элспет. А если есть, то не найдется ли у них вакантного местечка для заграничного профессора? Должен признать, мамзель Каприз смело могла претендовать на титул «Мессалина года»: не demi-mondaine, быть может, если верить Бловицу, но как любительница высокого класса, не знающая равных, наделенная бесценным даром испытывать наслаждение от своей красоты, пускающей ее в ход с радостной пылкостью и — как мне предстояло убедиться — с холодной расчетливостью.

Она потянулась к столику за сигаретой с золотым мундштуком, прикурила ее от крошечной спиртовки, и я не удержался от соблазна еще раз стиснуть нависшие надо мной спелые дыньки. Каприз вежливо вильнула задом в ответ, после чего выпустила через точеные ноздри струйки дыма и принялась изучать меня, улегшись на бок. Потом склонилась и промурлыкала на ухо:

— Будь вы графом Шуваловым... то готовы ли были поверить мне сейчас?

И, коротко усмехнувшись, ущипнула меня за мочку уха.

— Будь я проклят! Так вы использовали меня для тренировки, да? — Мне не удалось сдержать смеха. — Ставили эксперимент, маленькая развратница, задействовав все свои чары!

— А почему нет? — вопрошает бесстыжая кошелка, снова присаживаясь и затягиваясь ароматной сигареткой. — Если мне предстоит выведывать секреты графа, разве плохо будет выяснить, что пленяет... мужчин его возраста? Все-таки вы оба уже не мальчики, но зрелые мужи, обладающие, может статься, сходными вкусами...

— Пара стареющих ловеласов, хотите сказать? Что ж, моя дорогая, я весьма признателен вам, как, полагаю, был бы граф Шовел-офф, одари вы его с той же любовной щедростью, что и меня. Он, смею предположить, был бы околдован достаточно, дабы впустить ее в свою седую голову...

— О, он уже околдован, — беспечно отзывается Каприз. — Его восхитила пресловутая фотография... Мы встретились, и граф умолял о свидании завтра вечером [805].

— Вот как? Ловко провернуто.

И профессионально, кстати. Кем? Бловицем? Французской секретной службой? Наверняка самой этой бесстыжей чертовкой, которая сидит, спокойная, как рыба, рядом со мной, сверкая голыми прелестями и пуская колечки дыма, и жизнерадостно строит планы, как выжать весь сок из русской добычи.

— Знаете, — заявляет она, — пленить, соблазнить, это пустяк. Это ведь всего лишь мужчина, — тут мамзель коротко пожала плечами, что у француженок приравнивается к презрительному плевку на мостовую. — В то же время заставить его рассказать то, что меня интересует... ах, это уже совсем иная штука. Вот почему я расспрашиваю вас, человека смыслящего, по словам Бловица, в секретных делах. Вы знаете русских, поднаторели в искусстве интриг и любили многих, очень многих женщин, которые — как это называется? — испытывали на вас свои сети.

Каприз улыбнулась эдак томно-соблазнительно и наклонилась, чтобы пощекотать кончиком языка мои губы.

— Посему поведайте мне... какие из них показались вам наиболее привлекательными? Глупышки? Властные? Рабыни? L`ingenue [806]? А может, la petite farceuse [807], дразнившие вас дурацкими шуточками, после чего... — Она изогнулась, проведя своими полушариями по моей груди. — Какой из них вы поверили бы свои тайны?

— Эге, вы неплохо изучили свой предмет, не так ли? — Я мягко отстранил ее. — Отвечу так, моя искусная маленькая соблазнительница: ни одной... Если только сам того не захочу. Но я же не Шовел-офф, не забывайте. Из того, что мне довелось слышать о нем, рисуется портрет тщеславного осла, не способного устоять ни перед одной встреченной юбкой. Поэтому не столь важно, будете вы разыгрывать невинную девицу, Далилу или «Гретхен с Плетью». Держите его в полухмельном состоянии, заласкайте до потери сознания и прислушивайтесь к лепету... Только не пытайтесь ходить вокруг да около с остротами из «Панча» — он их все равно не поймет. Подкатите с парой прочувствованных отрывков из Толстого, например, или с каким-нибудь недавним опусом этого Ивана Грозного Тургбрфгенеффа...