Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

И вот спустя несколько недель я, с легким сердцем и шляпой набекрень, уже фланировал под знаменитыми липами у Бранденбургских ворот и поглядывал на залитый июньским солнцем Тиргартен [787], любуясь достойными валькирий статями немецких женщин. Последнее пробуждало воспоминания молодости о жаркой схватке стой жирной баронессой в Мюнхене, Пех... как там ее звали... настоящий кит в женском обличье, и с аппетитом под стать.

Было это тридцать лет назад, и я с тех пор не бывал в Германии, имея на то веские причины. Когда вас заманивают в ловушку, похищают, заставляют изображать королевскую особу, силком женят, едва не отправляют в петлю, вынуждают скрестить клинок с парнем вроде Руди фон Штарнберга в замковом подземелье, топят и под конец отбирают едва обретенное состояние... Да, по сравнению с этим даже отдых в Богноре [788] покажется не таким уж скверным [789]. Слава богу, все осталось позади: Руди мертв, как и прелестная Лола, и даже Бисмарк, скорее всего, предпочел убийствам войну. Впрочем, в последние годы он и ею особенно не увлекался. Размяк, видно, на склоне лет. Тем не менее место заседаний конгресса я обходил стороной — даже не беря в расчет Отто, мне не слишком хотелось снова сыграть с Д`Израэли в «двадцать одно» [790]. Не снедало меня и желание излазить Берлин — он может похвастаться самыми прекрасными дворцами в Германии и самыми широкими улицами, и это здорово, если вам нравится глазеть на мили великолепной лепнины, не боясь угодить в сточную канаву, которые здесь по большей части ничем не прикрыты. Но город имел тот недостаток, что был полон немцев, и по большей части военных. Слышал, что берлинский гарнизон насчитывает 20000 штыков — это на город с населением Глазго! И вся эта толпа, как мне показалось, ошивается на Унтерден-Линден, где у каждой двери стоит по часовому с ружьем накараул, а мостовая кишит важными юнкерами в касках с плюмажем. Они позвякивают медальками, распираемые прусской гордостью из-за того, что задали лягушатникам перцу восемь лет тому назад. Нашли чем хвалиться.

Конгресс начинался тринадцатого, двенадцатого же вечером я покинул скромный отель на Таубен-штрассе и совершил непродолжительную прогулку до уютного маленького дворика на Егер-штрассе, где находились апартаменты мамзель — располагались мы на достаточном расстоянии друг от друга (доверьтесь Бловицу), но недалеко от Унтер-ден-Линден и Вильгельм-штрассе, на которой будут проходить заседания конгресса. Бловиц рассчитал время и успел предупредить ее. Его записка, поджидавшая меня в гостинице, деликатно намекала на то, что Каприз в курсе вовсе не пуританских моих склонностей, которые ожидают соответствующего вознаграждения за услуги, и поэтому, стуча в ее дверь, я находился в превосходном настроении. Единственное, чего я опасался, так это если вдруг она, выполняя свой долг ради отчизны (впрочем, в данном случае ради «Таймс»), будет холодна как сосулька, не сводя глаз с часов и думая обо всем, кроме любви. Ну, при таком раскладе придется расшевелить девчонку.

Страхи оказались напрасными — это сделалось очевидно с того самого мига, как на пороге передо мной предстало аппетитнейшее видение, с ходу решившее опробовать свое искусство на Флэши. Подобно всем хорошим актрисам, Каприз уже набросала свою роль и экипировалась соответствующе: дезабилье из тончайшего черного шелка обтекало аккуратные песочные часы фигуры, будившей сладостные воспоминания о махарани Джиндан. Скрытые на фото тюрбаном волосы оказались на поверку светло-каштановыми, из-под короткой, как у школьницы, челки выглядывало прелестное дерзкое личико, расплывшееся в гостеприимной улыбке, способной соблазнить Торквемаду. На мгновение она померкла со словами: «Герр... Янсен?», чтобы вернуться вновь, когда я галантно поклонился.

— О, pardon [791]! — воскликнула она. — Я ожидала кого-то... значительно старше!

— Мамзель, — отвечаю я, касаясь грациозных пальчиков, — мы с вами поладим на славу! Позволительно ли мне вернуть комплимент, сказав, что фотография далека от оригинала?

— Ах, эта фотография! — она скорчила милую гримаску и закатила глаза. — Как было мне стыдно, когда она просочилась за стены театра... Впрочем, в этом есть и положительная сторона, non [792]?

Сама девушка не подмигнула — за нее это сделал голос, а улыбка, когда она захлопнула за мной дверь и оглядела с ног до головы, являла собой чистый мед.

— Стефан сказал, именно она привела вас в Берлин, oui [793]?

— Стефан заслужил свою репутацию аккуратного человека, oui, — говорю я.

И поскольку с церемониями было покончено, да и стояла передо мной француженка, а не кто-то там, мои руки нежно скользнули за точеную спину и приподняли девушку, а губы впились в нее в страстном поцелуе. Для проформы она издала приглушенный вскрик, но секунду спустя шустрый язычок уже орудовал между моими зубами. Но стоило мне попытаться перенести мамзель на кушетку, она высвободилась со смешком и заявила, что стоит подождать, пока мы не выпьем свой аперетив, а тем временем я должен буду кое-что объяснить ей.

— Нет нужды в объяснениях, — прорычал я, но Каприз, вильнув гузкой, заняла безопасную позицию, предостерегающе воздев пальчик в ответ на попытку ее преследовать.

И если бы вы видели эту озорную малышку, изображающую притворный гнев и едва не распевающую «Non-non-la-la!» на манер служанки из французского фарса, вас бы разодрали надвое желание завалить ее прямо на месте и смахнуть сентиментальную слезу. Флэши не сделал ни того, ни другого: обожая, как всякий похотливый мерзавец, хорошие представления, я не имею ничего против того, чтобы поиграть в «подожди немного» с кокеткой, знающей свое ремесло.

Поэтому я водрузился на диванчик, она же наполнила два бокала, с обворожительной улыбкой подала один из них мне и искусно расположилась на фоне залитого солнцем окна, демонстрируя достоинства полупрозрачного неглиже. Затем состоялся один из самых причудливых диалогов в моей жизни — а мне, если припоминаете, приходилось иметь тет-а-тет с вождем апачей Мангасом Колорадо и безумным вождем тайпинского восстания.

Мамзель(заботливо): Вам удобно? Eh bien, вам следует успокоиться и быть courtois... как это говорят у вас, взять себя в руки... пока вы не сообщите то, что я желаю узнать.

Флэши(с напускной покорностью): Буду паинькой. Валяйте.

Мамзель(протягивая ему иллюстрированный журнал): Тогда скажите на милость, что в этом такого tres amusant [794]?

Флэши: Боже правый, да это же «Панч»! Один из номеров за прошлый месяц.

Мамзель(все также серьезно): Если бы я в совершенстве владела английским, то поняла бы в чем юмор, n`est-ce pas? Не могли бы вы помочь мне?